Правый поворот запрещён
Шрифт:
– Под ним, - сказал Мотрич, поднимая ведро.
– Вот тут они лежали.
Агрба прикинул: от места, где нашли очки, до края утеса метра три. Он прошел их, присел на корточки и заглянул вниз. Обрыв падал круто, а у самой воды стену его уже не было видно, река как бы подмыла его и он нависал над нею.
"Высота приличная, - прикинул Джума.
– Метров семь". Он встал, огляделся. Справа и слева обрыв снижался, и дальше берег шел почти вровень с рекой, видна была осока, склонившаяся над водой. Медленно очертив небольшую площадку, в центре которой оказалось ведро, Джума стал вышагивать туда-сюда,
– Ярослав!
– вдруг позвал он Мотрича.
– Смотри! Видишь?
– Да.
– Низко наклонив голову, Мотрич увидел колею полегшей под колесами травы.
– Это когда машина шла сюда. Тут остановилась, а здесь водитель сильно газанул, разворачивался, трава порвана до песка, и сразу новая колея, но трава легла в обратную сторону, к дороге. Надо замерить ширину колеи, - попросил Агрба лейтенанта.
– Давай еще пошуруем тут, раз уж в этом месте поперла карта.
– Джума шевельнул траву носком туфли.
– Да мы смотрели, - сказал Мотрич.
– А вдруг?
– Джума обвел рукой площадку.
Они разбрелись. Повозившись около часа - склонившись, шевеля кустики, заглядывая под каждый, потирая поясницу. Но больше ничего не нашли.
Когда ехали обратно, Мотрич, кивнув на знак "правый поворот запрещен", сказал:
– Место это тихое, во-первых знак, во-вторых, неудобно спускаться к реке, больно круто, местные купальщики сюда не ездят. Иногородние, случается, шашлыки здесь жарят.
– Или баб, - засмеялся Агрба.
– С бабой стараются на тот берег, там леса. А тут все открыто.
– От шашлычной компании никаких следов: ни углей, ни консервных банок, ни бутылок, ни крышечек от бутылок, - сказал Агрба.
– Все вокруг чисто, непривычно даже. Вроде нога человека и не ступала, - сказал лейтенант.
– Как видишь, ступала, - возразил Мотрич.
– Правда, осторожно.
– Не так уж осторожно, дорогой: очки, автомобильные колеса.
– Поедем обедать?
– спросил Мотрич, глянув на часы.
– Я готов, - согласился Агрба, догадываясь, что кормить его, гостя, будут вкусно, так уж заведено: он приехал в райотдел из областного управления...
– Ярослав, когда от вас вчерашний рейсовый автобус?
– Агрба хитрил, он не собирался возвращаться из Богдановска автобусом, просто это был намек, на который тут же отозвался Мотрич:
– На кой черт тебе автобус? Отправим удобней, что-нибудь сообразим...
15
В тот же четверг, когда Агрба укатил в Богдановск, Скорик, созвонившись, отправился в институт к Яловскому.
Едва Скорик уселся в предложенное кресло, Яловский предупредил секретаршу:
– Меня ни с кем не соединяйте и никого не пускайте... Слушаю вас, повернулся он к Скорику.
– Что вас еще интересует? Тут уже был один ваш коллега... не помню фамилии.
– Щерба... Из разговоров у меня сложилось впечатление, что Кубракова была очень неуживчивым человеком. Знаете, из тех, кто создает себе врагов, - без предисловия начал Скорик.
– Не совсем так... Я повторю вам то, что сказал товарищу Щербе: Елена Павловна превосходный специалист, хороший организатор. Прагматична в лучшем смысле слова. Да, она жестка, иногда жестока, язвительна. На этой почве возникают трения, случается, с ба-а-льшой искрой, - он говорил о Кубраковой,
– Из-за этого она и с Назаркевичем враждовала?
– За два часа можно модернизировать деревянную тачку. Кубракова предпочитала модернизировать скоростной автомобиль, хотя на это нужен месяц. А Назаркевич примется доводить до ума тачку, потому что она нужна немедленно. Вот вам разница между ними. Он, безусловно, хороший, способный специалист, фонтанирует идеями. Но в основном для тачки. Тщеславен, гипертрофированно самолюбив, полагает, что она не дает ему хода, затирает, завидует. Неприязнь перешла почти во вражду.
– Почему же она не рассталась с ним?
– Видимо, дорожила как специалистом. От нас и так люди уходят в кооперативы. Платим мало. Ушел технолог Вячин, компрессорщик Матляк, сейчас по договору нанялись куда-то руководитель нашего энергетического хозяйства Лагойда и тот же Назаркевич.
– А куда?
– В какой-то кооператив, не знаю названия... Вот так и живем. Затеял интересное дело с немцами и - на тебе...
– Что за дело?
Яловский стал рассказывать о поездке в Германию. А Скорик, слушая вполуха, подумал: "Неужто между Кубраковой и Назаркевичем в итоге произошло нечто такое, что?.." Наконец, спрятав бумаги в "кейс", он сказал:
– Мне придется сделать обыск в кабинете Кубраковой.
– Это уже ваши хлопоты, - ответил Яловский...
В приемной Кубраковой никого, кроме секретарши, не было. Она стояла у сейфа, вытаскивала папки, сортировала их и расставляла вновь в известном ей порядке. Солнце, бившее из окна, просвечивало ее рыжие локоны, и, казалось, они покрыты каким-то золотым лаком. Поздоровавшись, Скорик сказал:
– Светлана Васильевна, я буду делать обыск в кабинете Кубраковой, нужны понятые. Двое. Скажем, вы и пригласите еще кого-нибудь.
– Кого именно?
– Не имеет значения... Впрочем, можно бы товарища Лагойду.
– Хорошо, я позвоню ему...
В это время осторожно приоткрыв дверь, робко вошел немолодой мужчина и стоя на пороге, тихо спросил:
– Разрешите?
– Входите, Анатолий Филиппович.
– Я принес ключи Елены Павловны, - и он положил на столик возле пишущей машинки связку ключей.
– Спасибо, Анатолий Филиппович.
Уже уходя, мужчина поймал на себе взгляд Скорика, и тот заметил, как едва сдвинулись к переносице его брови. Что-то странное было в этом человеке, какая-то пружинистая сила ощущалась в нем, ее выказывала свободная походка. А странным, как понял Скорик, было лицо: совершенно лысый череп, непривычного цвета загар - не сезонный, что ли, а вроде постоянный, заполнивший каждую складочку, каждую морщинку, ну а главное зубы - ровные, белые, один в один, а десны по-юношески розовые, не осевшие от пародонтоза, не изувеченные никотином, - именно это прежде всего бросилось в глаза. Скорику показалось, что где-то он видел похожее лицо, а может именно этого человека. И когда тот, вежливо попрощавшись, вышел, Скорик вспомнил: в кабинете у старшего помощника прокурора области три-четыре года назад. Скорик зашел тогда по какому-то вопросу. Тот читал, листал бумаги, а человек этот сидел напротив. Скорик ждал, пока коллега освободится и разглядывал странное лицо визитера.