Правый поворот запрещён

Глазов Григорий Соломонович

"Хорошо. Будем разбираться", - сказал помпрокурора, подняв голову, а когда посетитель ушел, пробурчал: "Сперва сажаем, потом выпускаем".

"Кто это?" - поинтересовался Скорик.

"В сорок пятом, после войны посадили за сотрудничество с немцами в Богдановске. А дело-то вот, - похоже, дохлое, - он показал тоненькую папку.
– Буду сочинять представление в суд. Комиссия по реабилитации рассмотрела"..

– Светлана Васильевна, что за ключи вам принесли?
– спросил Скорик. Сколько их вообще от приемной и кабинета?

–

Три пары. Эти, - она указала на только что возвращенные, - всегда находятся у вахтера, запасные. Одна пара у меня. И еще одни постоянно у Елены Павловны. Личные.

– А этот человек, который принес?..

– Анатолий Филиппович? Наш ночной вахтер.

– Как его фамилия?

– Сердюк...

Запыхавшийся, быстро вошел Лагойда, - коренастый, плотный, пригладил светлые волосы над высоким лбом с глубокими залысинами.

– Заходите, Юрий Игнатьевич, - поднялся Скорик.
– Я буду делать обыск в кабинете Кубраковой. А вы и Светлана Васильевна - в качестве понятых. Не возражаете?

– Чего уж тут возражать, как говорят, понятой - не нанятой, - слегка улыбнулся Лагойда, не заметив, как неодобрительно нахмурилась Света...

Скорик тщательно перебирал и просматривал каждую страничку - и те, что лежали на столе, и те, что в целлофановых папочках, выдвигал ящики, рылся в них. Лагойда и Света сидели рядом, сперва наблюдали за Скориком, затем о чем-то тихо переговаривались. Ничего не найдя, Скорик прошелся по кабинету, обозревая его, вернулся к столу и взялся, как за увлекательное чтение, листая перекидной календарь, начав с февраля. Все странички были исписаны памятками, зачеркнутыми быстрым росчерком шариковой ручки. Прочитывая их, Скорик удивлялся разнообразию всего, чем занималась и во что вникала Кубракова, но для него все это было чужим и чуждым, неинтересным. И только в одном месте - на листочке за 12-е мая заключенная в овал красным фломастером незачеркнутой осталась запись: "Вячину". Если рядом с другими записями имелись слова-комментарии "позвонить", "выяснить", "договориться", "встретиться" и прочие, то в этом случае значилась только фамилия. Вырвав листок, Скорик положил его в карман...

Закончив и исполнив все формальности, Скорик вышел из кабинета в сущности с пустыми руками. Опечатывать его больше не было смысла. Поблагодарив и отпустив Лагойду, он только спросил:

– Юрий Игнатьевич, где вас найти, если понадобитесь?

– Этажом выше, комната 27, - Лагойда вышел.

– Светлана Васильевна, вы Вячина знали?
– спросил Скорик.

– Конечно, он у нас много лет проработал технологом.

– А где сейчас?

– В кооперативе "Астра".

– Какие у него были отношения с Кубраковой?

– Нормальные.

– Он появлялся у вас после ухода в кооператив?

– Очень редко.

– Вообще в институте или именно у Кубраковой? Когда последний раз они виделись?

– За день до ее отъезда в Германию. Он буквально поймал Елену Павловну на улице возле института, мы уже с нею шли домой. Хотел о чем-то поговорить, но она спешила и сказала, что после ее возвращения. Второй

раз пришел, когда она была в Германии, справлялся, не вернулась ли еще.

– Не была связана Кубракова с Вячиным какими-нибудь институтскими делами?
– он достал из кармана листок календаря. Видите - "Вячину". Это ее рукой написано?

– Ее. По-моему, Елена Павловна никаких дел с кооперативом Вячина не имела. Хотя утверждать не берусь.

– Вы не знаете, в каких кооперативах Лагойда и Назаркевич?

– Кажется, вместе с Вячиным.

– Спасибо, Светлана Васильевна, - поднявшись, Скорик направился к двери.

– Что же все-таки случилось с Еленой Павловной?
– робко спросила Света.

– Пытаемся понять, - ответил он, глядя ей в глаза.
– У вас красивые волосы, - улыбнулся Скорик, уводя собеседницу от расспросов.

– А что хорошего? Рыжие. В школе дразнили.

– Это от зависти... До свидания...

Поднявшись этажом выше, он прошел по длинному коридору, отыскивая комнату N_27. Постучавшись, вошел. Небольшой кабинетик, скорее каморка с одним столом, два стула и дешевый фанерный шкаф с выбитым стеклом, заполненный какими-то бумагами, папками. За окном хозяйственный двор института.

Лагойда предложил сесть.

– Юрий Игнатьевич, вы с Назаркевичем в одном кооперативе?

– Да.

– У Вячина?

– Да.

– Что производит "Астра"?
– Скорику показалось, что Лагойда удивился, когда он произнес название кооператива. Проявил эту осведомленность Скорик умышленно.

– Много хороших вещей, - и Лагойда перечислил.

– Вы давно знакомы друг с другом?

– Давненько.

– Друзья?

– Ну как сказать... Вроде приятели, - Лагойда был в сиреневой сорочке, рукава закатаны, сильные руки поросли до локтя светлыми волосами. Во время разговора он поглаживал правой рукой левую, порой обнажая под волосами красивую татуировку - попугая, сидевшего на кольце. Заметив взгляд Скорика, накрыл попугая ладонью.
– Баловство.

Это была не мальчишеская неумелая татуировка, а исполненная профессионалом.

– Вы не знаете, когда Назаркевич вернулся из Богдановска: в тот же день или на следующий?
– спросил Скорик.

– Вот этого не знаю.

– У Вячина в кооперативе есть телефон?

– Телефон-то есть, только самого Вячина нет. В командировке.

– Где?

– В Польше.

– Давно уехал? Надолго?

– Уехал...
– Лагойда задумался, - по-моему, в прошлый четверг. Завтра-послезавтра должен вернуться.

– Как думаете, Юрий Игнатьевич, кто может занять место Кубраковой?

– Это уж не моя забота! Не вникаю.

– Я в том смысле, что кто-нибудь лелеял такую мечту?

– Мое дело - энергетическое хозяйство, а в сферы Кубраковой я носа не совал, мне это, как говорят, до одного места.

– До лампочки?
– подмигнул Скорик.

– Можно и пониже.

– Раз так, тогда и закончим.

– Я провожу вас.

– Спасибо, не надо. Я найду дорогу...

Около пяти вечера Скорик позвонил на квартиру Кубраковым. Трубку взял брат: