Прайд. Кольцо призрака
Шрифт:
– А ловко вы меня с Пашкой сбагрили! Аж в Египет утащили! Поехали от гари скрываться. А он шмотки свои забрал, когда меня не было. Здорово все придумали! Что, довольна теперь? Ты этого хотела? Стервятники! Пока я с вами по жаре на плешивых верблюдах среди старых кирпичей моталась, здесь моего Женьку старая карга прибрала.
Наташа не могла остановиться:
– Алла у тебя Пашу забрала, а ты в отместку моего Женьку своей Мадам подсунула. Отплатила? Кому? За что? Мне-то за что?
«Все за все должны платить. Где я это слышала? Что Наташка сказала? “Убьешь!”»
– Что
– Я все знаю, все. Как эта Алла пропала, ты к Пашке прямо приросла. – Наталья с отвращением повела узкими плечами. – Раба его, подстилка, что прикажет, то и делаешь. Ну да, ну да!.. – Глаза ее ярко блеснули внезапной догадкой. – Пашка твой всегда на меня косился, чего там, ненавидел просто! А ты и рада стараться угодить ему. На все пойдешь, лишь бы Пашка тебя лишний раз… Захочет, голая на людях будешь кофе подавать. При всех. Я ошалела, как увидела. Да плевать мне!
– Наташа…
«Нет, она только себя слышит, свою беду. Моей ей не надо».
Опять опостылевшая квартира, жара, пыль и гарь. Невыносимая жара. Ирина прошла в душ, намочила в ванной халатик и надела на голое тело.
Звонок в дверь.
«Кто это? Неужели опять этот? Вернулся. Я не выдержу, не смогу, сойду с ума. Уеду, все брошу, ничего не надо… Лишь бы его не видеть».
– Кто там?
– Я.
Паша! Вон он в дверном глазке. Неясный, размытый, обведенный темным кружком.
– Ты что не открываешь?
Вошел. Мокрые подмышки, на серой рубашке, серой, как этот смог, и сам весь серый. Стянул рубашку через голову. Рассеянно пригладил волосы. Странно оглядел комнату. Уставился на мертвенно висящие шторы. За ними задымленный, задыхающийся город.
– Ты что? Вроде и не рада.
Павел опустился на диван.
– Подожди, ничего не говори. Не торопи меня. – Он потянул Ирину за руку, заставил сесть рядом. – Мне не просто начать. Я все продумал, котенок. Я сделал попытку оборвать, резануть по живому. И я понял: только ты настоящая. Ты – жизнь! Остальное слабость. Ошибка. Я не могу без тебя. А что у тебя халат мокрый? Ах, эта жара…
«Прошу тебя, не приходи ко мне, не звони. Я сам тебе позвоню…» И его взгляд, убегающий, затравленный взгляд. А я? Я люблю его. Всего. Какие у него тонкие пальцы и ногти красивые. Он меня любит, но что-то всегда стоит между нами. Стена. И всегда будет. Ходит за нами. Я ее чувствую. Если бы я могла просто так, по-бабьи, броситься к нему и знать, о чем он думает».
– Мне Шурочка звонила.
– А! – рассмеялся он с досадой на неуклюжесть, неуместность происшедшего, чуть сердясь, но и слегка виновато. – Вот оно что! Идиотка. Грибная. А ты уже сразу кинулась ревновать. Эта дура черт те что себе вообразила. Я просто был с ней вежлив, да так, пошутил под настроение. Насчет квартиры в центре, мол, давно мечтаю. И, правда, неплохо бы нам с тобой такую квартиру отхватить. Дай только контракт с японцами закрыть. Слушай, а почему от нее так пахнет? Меня просто тошнит. И почему у нее такие жесткие пятки…
Он запнулся, замолчал.
«Неужели?! С Шуркой Грибной…»
– Да
«Да, да, любит ходить босиком по лесу. Идет по сырой лесной земле, траве. Остановится на миг, пустит корни, прорастет… Нет, не стал бы Паша с ней путаться, он для этого слишком брезгливый».
– Представляешь, заявляет вдруг: «Я вас от нее огорожу!» Это от тебя, моя радость. У меня челюсть отвисла.
«Да, Шурочка и мне так сказала. Что-то ей наболтал Пашка, с мужиками бывает, особенно выпивши, а она и кинулась – не упустить, урвать поскорее. Засветило вдалеке, вдруг выгорит».
Ирина взглянула на Павла, и ее поразил открытый, счастливый блеск его глаз. Он взял в ладони ее лицо, бережно приподнял, откинулся, любуясь ею.
– Бледненькая какая. Ничего, займусь тобой. Витаминов побольше. Я люблю тебя, моя девочка!
Он прижал ее к себе, крепко обхватив пальцами затылок. Ирина, задохнувшись, почувствовала на губах вкус соли.
Заговорил с идущей изнутри нежностью:
– Ты моя, моя, слышишь? Единственная. Ты мне нужна. Такая, как есть: родная, послушная, мокренькая. Этот месяц все перевернул. Я тебя защищу, уберегу. Чтоб ты знала – я буду всегда рядом с тобой. Знаю, последние дни ты перенервничала. Но я тебя успокою.
«Вот он придет, Николай Андреевич, и весь воздух выпьет до самого дна. Удушье и жар. А ты слабый, безвольный, но пришел, не испугался, родной мой. Я же видела, как ты бледнел, а вот пришел…»
Резко встряхнув тишину, завибрировал мобильник на столе.
– Кто это? – быстро спросил Павел, исподлобья глядя на Ирину, будто она могла знать, кто.
Телефон безжалостно звенел на столе.
– Правда, кто звонит?
– Не знаю.
– Может, не отвечать? Не надо.
– Почему?
Его руки упали, выпустили Ирину. Она встала, вытирая влажную щеку и поправляя подол халатика. Подошла к телефону.
– Алло!
– Вот видишь! Вот видишь! – Счастливый, сытый голос Мадам. – Подожди минутку. – Сейчас она удержит улыбку, чтоб не появились морщины, сдвинет уголки губ, разгладит холеными пальцами цельнокроенное лицо. – Я же тебе говорила: все обойдется!
– Мадам? – шепнул, наклонив голову, Павел.
«Как он догадался?»
– Нет, ты слушай! – Изобилие беличьего щелканья все нарастало. Сыплется как из дупла. – Я всегда знала, была уверена, киска моя, обойдется! Но беспокоилась: затаскают, задергают тебя. Я даже Лолитке звонила. А теперь ничего не надо.
– Знаю, – тихо сказала Ирина, понуро кивнув. – Лолита говорила, ты звонила. Спасибо.
Оглянулась на Павла.
«Почему в глазах такое напряжение? Уперся обеими руками в подушки дивана. Весь вытянулся. Слушает, замер, не дышит».
– Мы с Женькой сегодня у Паши… – Мадам хихикнула. – Он ничего, твой Пашка. Он мне нравится. Только почему у него так грибами пахнет? И плед и подушка. Ты бы и его пропылесосила. Он уехал какую-то квартиру смотреть в центре. Женька от меня теперь не отвяжется, а я… так! А Паша славный. Ты чего молчишь?