Предания старины глубокой
Шрифт:
Абуталиб тоже стал просить Эфенди, чтобы он разрешил Мукминат остаться с ним. Он надеялся, что скоро его вовсе освободят, и они вместе приедут домой. Эфенди же не сказал ни да, ни нет и стал молча собираться домой и, уезжая, сказал дочери: “Раз ты меня не слушаешь, не надейся больше и на мою помощь.”
Уехал Эфенди обратно очень недовольный и расстроенный. Мукминат осталась с Абуталибом. А его товарищи взялись построить им комнату побольше. Газимагомед смастерил ей кастрюли, тарелки и даже половник. Все радовались, что наконец-то появился человек, которого можно будет посылать на
Теперь почти каждый вечер Мукминат пела им, и они чувствовали себя счастливее тех, кто сидит в настоящих театрах, и слушает хорошие концерты. Они говорили: “Наша карашинка рождена, чтобы восславить всех лакских женщин”.
Наступила весна, Мукминат стала ходить в горы и собирать зелень. Все дагестанцы приносили ей муку, у кого, сколько было, чтобы она приготовила курзе. Мукминат готовила их очень хорошо, всё ели с удовольствием, считали, что эта еда для них – путь к исцелению.
Однажды вернувшись с гор, куда она ходила собирать траву, Мукминат обнаружила, что их обокрали. Украдено было все подчистую. Осталось, только то, что было на ней одето. Мукминат в это время ждала ребенка. Кинулись на поиски и обнаружили, что какая-то женщина, приехавшая туда работать месяца два тому назад, набрала два мешка вещей и удрала на машине с рудой. Искать ее поехали в Ленинабад, но она бесследно исчезла.
Муминат очень переживала, нет для будущей крохи ни пеленки, ни распашонки, ни одеяла – все приготовленное – украдено.
Когда мужчины рассказали Абуталибу, возвращающемуся с работы о случившемся, расстроился не столько тем, что их обокрали, сколько опасался переживаний Мукминат. Бегом побежал домой и застал Мукминат в слезах.
– Ты что с ума сходишь? Зачем из-за тряпок плачешь? Подумай, какой ты наносишь этим вред нашему ребенку. Если вор сделал тебе во вред на рубль, ты сама себе сделаешь на тысячу. Опомнись! – успокаивал ее Абуталиб. Тотчас же пришли лакские мужчины и принесли талоны, которые им дали на одежду.
– Эти талоны сейчас нам не очень нужны, купите все, что необходимо вам, мы готовы отдать последнее, лишь бы Мукминат не расстраивалась, лишь бы она, как прежде улыбалась нам, – успокаивали земляки, стали вспоминать о гораздо больших неприятностях, что приходится переносить людям. Когда гости разошлись, Абуталиб сказал:
– Наше счастье я держу в руках, как горящую свечу, боюсь, как бы случайное дуновение не потушило ее… Ах, негодяйка, воровка, которая осмелилась дунуть на мою свечу, попадись ты мне когда-нибудь!
Мукминат вспоминает, эти слова, сказанные Абуталибом самому себе, словно разбудили ее ото сна. Стала ругать сама себя за слезы. С тех пор она старалась скрывать все неприятности, чтобы его, не расстраивать. Потом оказывалось, и он от нее скрывал неприятность.
– Вот так душа моя заставляла меня шагать по жизни, пряча все плохое за спиной, перенося на своих плечах и преподнося на ладонях все хорошее, приятное. Встречаю я теперь молодых, что выдумывают всякие причины для ссоры: этого нет, того не хватает, делают бурю в стакане воды. А я им говорю,
Как-то беременная Мукминат спросила Абуталиба, кого бы он хотел, сына или дочь? Он ответил: “Какая разница, что бог даст, то и будет. Вообще-то на этот раз хотел бы сына, чтобы дать имя Магомеда”.
Родился сын и Абуталиб так сильно радовался, что Мукминат даже перепугалась, нельзя так сильно радоваться. Он любовался ребенком, что солнышком ясным, лелеял его на руках, боялся уронить, боялся, что его могут украсть, и с работы летел домой, быстрее хотелось увидеть своего малыша. Но вскоре ребенок заболел. Абуталиб бегал, искал врача или кого-нибудь, кто мог помочь малышу… Но так и не смогли найти медработника, чтобы обследовать ребенка. Первенец их умер.
“Ах, мой дорогой и несчастный брат! Только появился снова на свет, и второй раз умираешь!” – плакал Абуталиб.
Видя, как он убивается, Мукминат, хоть велико было горе ее – матери, старалась держаться и успокаивала Абуталиба.
Услышав о смерти малыша Мукминат, Эфенди упрекал жену: “Вот посмотришь, теперь она и сама умрет! Ты послала ее на мучения и несчастья на чужбине! Я предвидел все это!”
И мать написала письмо Мукминат, просила бросить все и ехать домой, а не ждать, пока отпустят Абуталиба. Когда его освободят, он тоже приедет. “Побыстрее возвращайся сама,” – умоляла мать.
“Как я могу бросить Абуталиба в такое тяжелое время? Кто его поддержит, кто поможет, если я уеду домой? Кто более чем он нуждается в этом. А если его мать нуждается в помощи, так вы там, в Караша, помогите ей сами, мы родственники ее, близкие соседи, если даже не считать, что сын ее мой муж…” – так писала Мукминат родителям и не поехала домой.
Она скрыла от Абуталиба требование матери, сказала, что дома переживают их несчастье, выражают соболезнование.
Если к заключенным приезжали родные – они непременно заходили к Мукминат, благодарили ее за участие к их близким.
В то время отменили талоны на одежду, и питание и можно было хоть и дорого, но купить самое необходимое в магазинах. Полегче жить стало людям. Заключенные теперь получали за работу больше. Мукминат научилась кое-как говорить по-таджикски и теперь ездила в Ленинабад на базар, покупала и себе, и другим все необходимое.
И снова запела Мукминат, как прежде. С тех пор, как Абуталиб узнал, что Мукминат снова ждет ребенка, он извелся, дрожа над ее здоровьем, предлагал поехать домой и там родить ребенка боялся, что в этих условиях и новый малыш может умереть.
Мукминат соглашалась вернуться, если доведется случай отправиться в Дагестан с одним из земляков. Одна ехать боялась, а мужа даже до Ленинабада не отпускали.
Никто из Дагестана так и не приехал, и второго ребенка она родила в той же хибаре. Снова родился сын. Назвали его Махмудом, в честь отца Абуталиба. Было решено: когда ребенку будет несколько месяцев, Мукминат уедет с ним домой.
Однажды явились на рудники сотрудники милиции и многих заключенных забрали в Ленинабад, в том числе – Абуталиба.