Предания старины глубокой
Шрифт:
Абуталиб писал, что попали в окружение, потому и не мог ни он, ни его товарищи отправить письма. А там и ранило его, да еще и контузило, вот уже несколько месяцев лежит в госпитале. Письмо было написано чужой рукой. Мукминат подумала: он или очень тяжело ранен, а может рука искалечена… Она показала письмо своей матери и мать посоветовала послать ему посылку в госпиталь, ведь там с едой должно быть плохо, как и везде. Они собрали кое-какие, непортящиеся продукты: сушенное мясо, орехи, баночку меда, топленое масло, все это собрали у родных, знакомых и отправили посылку. Мукминат вложила туда и письмо,
Почти месяц ждала Мукминат ответа. Абуталиб сообщил, что поправляется, а значит и в госпитале теперь долго не задержится. И самое главное, сам писал, своей рукой! Значит, на самом деле поправляется.
Мукминат работала в колхозе наравне со взрослыми женщинами, порой ночью убирала личный участок, а днем – ходила в колхоз. Фронту нужен был ударный труд.
Холодными зимними вечерами многие женщины села вместе вязали, шили, шерсть чесали. Вместе и работалось веселее, да еще керосин экономили. Иной раз у одной лампы человек двадцать собиралось, делились новостями, кому и откуда известие пришло, обсуждали, что по радио говорят. А радио-то было только в райцентре, туда и ходили сельские активисты за последними новостями.
А потом Абуталиб сообщил, что из госпиталя вернулся в свою часть, писал: освобождаем Украину и до победы совсем недалеко. Как и всегда, в письмах он стремился передать свою уверенность в скорой победе, ободрить родных и сельчан. А победа все не приходила…
Минуло три очень длинных года, потому что длинными становились все месяцы и даже дни ожидания и страха за фронтовиков. Гибли карашинцы. Не было в селе женщины, не одетой в траур: у кого сын, у кого брат, у кого родственник пал в бою.
После письма с Украины долго не приходила весточка от Абуталиба. Вести с фронта и письма говорили о победном продвижении нашей армии на запад. Радовались карашинцы. Только Мукминат трудно стало улыбаться вместе со всеми, на душе было тяжело, четыре месяца прошло без писем от Абуталиба. Уди пекла традиционные лепешки и по пятницам раздавала садака, просила молиться за сына. И сама молилась – вернись с фронта, сынок.
При каждой встрече с Мукминат Уди спрашивала: “Доченька, не снится ли тебе Абуталиб? Если видишь его во сне, скажи, как он тебе снится? А то я сны свои до утра забываю… Голова уже не та. Но душа моя чует что-то неладное.”
Мукминат успокаивала ее рассказами о своем хорошем сне и говорила: ”Абуталиб жив. Будь с ним что-нибудь страшное, я обязательно почувствовала бы”.
Минуло
Мукминат радовалась со всеми, но не смогла она нарядно одеться, улыбаться и танцевать. Тяжелый камень лежал на душе, градом катились слезы. Пряталась девушка даже от домашних. Вечером мать сказала:
– Уди сидит у своего порога с пустым кувшином, спрашивает, не пойдешь ли ты за водой.
Мукминат умылась, приоделась и пошла. Испугал ее вид Уди: глаза – красные, лицо отекшее, видно тоже весь день проплакала. Мукминат хотела успокоить ее, но Уди первой сказала:
– Вижу, дочка, и ты тоже плакала… Спасибо тебе, что делишь со мной мое горе, а если его разделить пополам, оно легче становится… – И они обе расплакались. Спохватилась девушка:
– Почему мы плачем, как-будто Абуталиба уже нет? Может он снова в госпитале лежит, может в плен попал и не может ничего сообщить. Если бы с ним случилась беда, нам сообщили бы, как всем сообщают. Не имеем мы права терять надежду, – торопливо говорила Мукминат.
– Вай, Аллах, доченька! Я не только по Абуталибу плачу, ведь у меня теперь никого нет: умер муж, погиб мой дорогой сын Магомед, а теперь и от Абуталиба нет вестей. Будь он жив, сообщил бы. Неужели так и сгорит мое гнездо, развалится мой очаг, проклятые фашисты! – разрыдалась Уди.
– Душа подсказывает мне: Абуталиб жив. Что делать, погибших уже не вернешь. Плохая весть не обошла ни один дом. Что делать! Ты потерпи еще, матушка Уди. А то давай в Кумух, в военкомат съездим, может они сумеют что-нибудь разузнать, – предложила Мукминат, взяла кувшин и пошла за водой.
Через несколько дней председатель колхоза Абакаров поехал в Кумух, чтобы разузнать о судьбе тех, от кого нет никаких вестей.
Все матери, сестры вышли на окраину села и с нетерпением ждали его возвращения. Когда лошадь Абакарова показалась из-за горы, все оживились. Но председатель еще издали слез с лошади и пошел к ним очень медленно и молча. Женщины поняли: нет хороших вестей.
– Там ничего не знают о них, обещали выяснить, записали все фамилии и части, где они служили, и адреса, откуда поступило последнее письмо. Говорят, очень много наших в плену у немцев, их обменивают на немцев, что у нас в плену. Потерпите еще немного, теперь же легче будет что-нибудь узнать.
Вернутся наши сыновья домой. Аминь, – сказал Абакаров.
Минул после Победы год, и летом сорок шестого пришло, наконец, письмо от Абуталиба. Писал он матери из Таджикистана. Читали его всем селом, радовались всем селом. Абуталиб писал, что был в плену у немцев, в концлагере почти два года находился, что недавно их обменяли на немецких военнопленных и вернули на Родину. Домой вернуться не разрешили: отправили на рудники. Абуталиб писал, что он и несколько лакцев из разных сел вместе. А еще он просил – верьте, за нами нет вины: не изменяли Родине, не предавали, не трусили в бою. Просил, чтобы родные были уверены в его честности, чистоте и правоте.