Предания старины глубокой
Шрифт:
– Какое же это жульничество? Мы честно покупаем скотину, откармливаем ее и хлопот у нас хватает. Зато и приносим пользу себе и государству! Почему же вы так не делаете? Кто вам не разрешает? – Что они могли ответить Нажмутдину?
Постепенно улучшалось качество, повышалась экономика, и колхоз вышел на первое место в районе, регулярно стал получать переходящее Красное знамя. А там и на республиканской доске почета у входа в махачкалинский городской парк. Однажды, идя по улице Буйнакского, я остановилась у арки, где среди имен передовых хозяйств красовалась золотыми буквами надпись “Колхоз имени
– Странная черта есть у нашего районного начальства, – пожаловался как-то мне отец, – если колхоз отстает, если его разбазаривают, обворовывают, такому – оказывают поддержку, отпускают ссуду. Если же колхоз передовой, так и норовят найти в нем недостатки, суют палки в колеса. Сколько разоренных хозяйств нам навязали, чтобы слить их с нашим колхозом. Мы долги ихние отдаем и колхозников на ноги ставим, приводим в порядок фермы и пастбища. Вот теперь разорился Убринский колхоз, что за двумя ущельями от нас, и этот нам навязывают.
Есть такая пословица: С осла поклажа не убывает. Теперь наш колхоз тоже превратился в спину осла. – Затем в раздумье отец добавил: – Удивляюсь, как мог разориться колхоз, у которого такие прекрасные обширные пашни и пастбища, такая плодородная земля?
Несколько месяцев не соглашался Нажмудтин взять Убринский колхоз и слить со своим. Но, видимо, кто-то его уговорил, и он, в конце концов, согласился. В тот же день пришел вечером бригадир нашего колхоза и стал беседовать с отцом:
– Нажмудтин, я слышал, что ты дал согласие слить Убринский колхоз с нашим. Правда ли это? А знаешь ли ты, что в этом колхозе нет даже семян на весенний посев, что они крупно задолжали государству, а расплачиваться придется нам?
– Почему же не знаю я. Знаю. Ведь, когда покупают дом, его с горы не осматривают. Я был там, проверил всю документацию, походил по фермам, по хуторам. И знаешь, этот колхоз находится в лучшем состоянии, чем те, которые мы раньше взяли на себя. Убринцы имеют прекрасные пастбища, луга, хорошую пахотню. Я всегда завидовал им, имеющим такие просторы сенокоса. Если потрудиться, там можно вдвое получить урожая и сена скосить, чем на наших полях. Был бы хороший хозяин. Ведь недаром говорят, что и маленькому богатству нужен большой хозяин. Помню, мой дядя Гаджи Шурпаев говорил в таких случаях: “Не пойдем же мы приглашать цудахарцев сделать порядок в нашем очаге”. Умный был мужчина, мир праху его.
Как-то отец пришел домой среди дня, что для него было редкостью, ибо где-нибудь на полях вместе с колхозниками он что-либо перекусывал, а обедал попозже дома. Как-то пришел отец спешно и спросил меня, где наша стиральная машина. Я сказала, где она. Поинтересовался о матери. Ее не было дома.
– Ну-ка, девочки, вытащите-ка стиральную машину. Мы вытащили. Он окликнул парня-шофера, что стоял возле ворот, и велел забрать эту машину.
– Там, на убринской ферме сметану нечем взбивать и она пропадает, а я видел в одном колхозе стиральной машиной сбивали сметану и делали масло. В продаже сейчас нет стиральных машин, поэтому пришлось
Правда, когда мать узнала об этом, выразила недовольство и поругала отца, напомнила, что у нас большая семья и без стиральной машины не обойтись. Но все же машина наша не вернулась домой, только через несколько месяцев мы купили новую.
Отец, будучи сам очень трудолюбивым человеком, не любил бездельников и не позволял нам, детям, попусту тратить время. Во время каникул ребят отправлял на кутаны, помогать колхозу собирать сено.
– Чем здесь будут бегать, собак гонять, пусть полезным делом занимаются, – говорил он матери, когда она не хотела их отправлять далеко от себя. Нас, девочек, тоже посылал на полевые работы вместе с колхозниками, хотя по дому бывало много работы.
– Домашнюю работу делайте в непогоду, а погожие дни для полевых работ, ведь каждый помощник в цене золота, – говорил нам отец. Получившему аттестат, он давал наставление.
– Хочешь учиться, езжай, поступай и учись. Не сможешь – работай. Я, как другие отцы, не намерен устраивать вас в институты, да и не к чему это. По мне хорошая доярка лучше посредственной учительницы или врача, хороший пастух лучше любого инженера.
– Ты посмотри на других родителей, которые месяцами сидят в городах, устраивают своих детей в вузы, выводят в люди, а ты только и норовишь превратить наших в работящих ишаков! – упрекала мать отца.
– Я не другие, Султан-Патимат, у меня отца не было, не помню его и не знаю, как отцы устраивают детей в институты, поэтому за такую неграмотность ты меня извини. Коль я сам без отца выучился и вышел в люди, думаю, что и мои дети, у которых есть отец, чтобы обогреть и прокормить их, смогут стать людьми. Пусть учатся справляться с жизненными трудностями сейчас, с детства, с молодости, ибо народная мудрость гласит: “То, что не сделал, когда усы скручиваешь, не сделаешь, когда бороду гладишь”.
Порой мне казалось, что отец заботится о колхозниках больше, чем о своей семье. Помню, когда я жила в городе, приехала в село моя тётя, попросила меня купить меду в колхозе, ибо слышала, что кумухский колхоз продает пчелиный мед. Я спросила вечером отца, действительно ли они продают мед, он подтвердил и разрешил мне придти и купить у них мед.
Утром я спросила своего брата, который работал в колхозе, по какой цене у них мёд. Он мне сказал по пять рублей за килограмм. Взяла бидон и деньги, пошла в правление колхоза, куда надо было внести деньги, а затем в складе взять мёд. Я заплатила пятьдесят рублей за десять килограмм и пошла к отцу, подписать бумагу о получении мёда со склада. Он посмотрел на бумагу и окликнул своего бухгалтера:
– Башир, а Башир! Что ты ей выписал мёд по пять рублей, разве она колхозница?
– Ну и что же? Её отец работает в колхозе, брат работает в колхозе, она же не чужой человек для колхоза, – пошутил Башир.
– Но она не для отца и не для брата берёт, а для себя, и работает в городе учительницей, потому отпусти ей по той цене, по которой мы отпускаем служащим.
Оказывается, колхозникам мед продавался по пять рублей за килограмм, а служащим, вернее тем, кто не работал в этом колхозе – по семь рублей.