Преданья старины глубокой
Шрифт:
Елену Всеволодовну усадили на самое почетное место, обложили подушками и окружили душной стеной ласки. Все ее желания – высказанные и невысказанные – немедленно удовлетворялись. Особенно усердствовали боярин Фома с боярыней Марфой – княжеские сваты всячески старались угодить будущей княгине Тиборска.
– Боярин, ты бы лучше приказал гнать во весь опор, – недобро прищурился Яромир, поймав умоляющий взгляд княжны. – Чего мы еле плетемся?
– Кони устали – всю ночь копытами перебирали… – отмахнулся Фома. – Ничего, поспеем… Не на пожар, чай…
– А
– Да как-то… ну… э… Да чтоб тебя, дружка, ну подумаешь – беда! Что ж нам было – посередь дороги ночевать?! Через три версты постоялый двор – там и отдохнем вволюшку!
– Боярин, – терпеливо сложил ладони Яромир. – Ты, кажется, чего-то не понимаешь. Останавливаться на постоялом дворе никак нельзя. Торопиться нужно. Как только пропажу княжеской дочки обнаружат – сразу вышлют погоню. Или, думаешь, Большое Гнездо такое простит? Поэтому нужно успеть до Галича раньше, чем нас догонят. Дальше гнаться не посмеют.
Фома выпучил глаза и начал хватать воздух, как рыба, выброшенная на берег. Красное, покрытое крупными градинами пота лицо исказилось в смеси испуга и гнева. Он ткнул Яромиру пальцем в грудь и зашипел:
– Да ты что же натворил, дружка?! Ты что ж, думаешь, мы от владимирских дружинных с таким обозом уйдем?! Ты что ж, не знаешь, какие у всеволодовых гридей кони?! Да развей их на всей Руси не сыщешь! Али умом рехнулся?!
– Боярин, а ты как думал? – усмехнулся Яромир. – Хотел и рыбку съесть, и на елку влезть? Может, князь нам еще и поклониться вслед должен – благодарствую, мол, что доченьку мою умыкнули, приезжайте еще, люди добрые! Так, по-твоему?..
– А что делать-то собираешься?! Догонят ведь – не помилуют!
– Ничего, боярин, не кручинься – как-нибудь и с этой бедой справимся… – лукаво прищурился Серый Волк. – Только ты это… прикажи малость повозки облегчить. Что ненужное – скидывай на обочину, добрым людям на поживу…
– Ненужного нет! Ничего нет! – забеспокоился Фома Мешок, делая такое движение, словно сгребал что-то в кучу.
– Боярин, не жадничай. В Нави от шмотья проку немного.
Впрочем, ничего особенно тяжкого при поезде все одно не нашлось. Основное-то беремя – сами поезжане, а их на обочине не оставишь… Так, избавились от кое-какой ерунды, да только что проку?
Лошади притомились, плелись уныло, склонив головы. Погонять сверх меры нельзя – коли эти падут, так новых взять негде. Пару-тройку запасных еще можно будет достать на постоялом дворе, но этакой малостью здесь не обойдешься…
Народу-то почти полсотни!
Меж Владимиром и Тиборском – триста пятьдесят верст. Дорожка хоть и прямоезжая, да зато дюже скверная, сплошь хляби да грязища. Верховому на не самой хилой лошаденке – четыре-пять дней пути. Большому поезду – почти вдвое дольше. Если пятьдесят верст за день свершить – уже хорошо, уже повезло.
– Эх, нам бы токма до реки раньше владимирцев поспеть! – почесал в затылке десятник Суря. – Там паромом переправимся, да
– До реки еще сотня поприщ, – покачал головой Яромир. – В самом удачном случае – завтра к вечеру доберемся. Раньше никак, хоть надвое разорвись.
Крохотные фигурки на небоземе показались вскоре после полудня. Поле вокруг как стол ровнехонькое – не спрячешься, не затаишься. С одной стороны плохо – не укрыться нигде, с другой хорошо – ворог тоже тайком не подкрадется, исподтишка не бросится, да и вперед незаметно не забежит.
Хотя никаких хитростей владимирцам и не требовалось – их холеные лошади без того легко нагоняли медленно плетущийся обоз.
Яромир оглянулся, цокнул языком, поднялся на ноги и крикнул:
– Тпру-у-у!!!
Кони начали замедлять ход. Боярин Фома всколыхнулся в своем кожухе, упал на дно повозки и завопил оттуда:
– Ты что, дружка, очумел?! Погоняй, погоняй!..
– Далеко ли до них, десятник? – спросил у Сури оборотень, не обращая внимания на кричащего боярина.
– Да верст пять будет… – приложил ладонь ко лбу степенный ратник. – Ишь, несутся-то как… И четверти часа не пройдет – нагонят…
– Так, – задумчиво уселся на корточки Яромир, копаясь в кошеле. – Ага. Ладно…
– Это, дружка… – обратился к нему Суря, глядя куда-то в сторону. – Того… Вы это… езжайте, а мы уж с ребятушками тут стеной встанем – задержим их сколько сможем…
– Их втрое больше, – покачал головой Яромир. – Перебьют вас, десятник…
– Ну дак что ж делать-то… – виновато развел руками Суря. – Коли перебьют – знать, судьба такая… А вы зато далеко уехать успеете…
– Правильно, десятник! – наконец выпутался из мехов боярин. – Строй своих!
– Я тоже останусь! – подъехал к хвосту колонны Иван, нетерпеливо подпрыгивая в седле. – Тоже сражаться буду!
– Да что уж там, княже, один лишний меч погоды не сделает… – отказался Суря.
– Это смотря какой меч! – подбоченился Иван, кладя ладонь на рукоять Самосека.
– Никак нельзя. Ты хоробр, спорить не стану, не последний, да только князь-батюшка не порадуется, коли и остатний его брат кости сложит…
– Тихо вы, оглашенные, не суматошничайте по пустякам, – поднялся на ноги Яромир, наконец разобравшийся с кошелем. – Никого оставлять не будем – по-другому владимирцев задержим… Гоните что есть духу – а я уж все устрою.
Дважды просить не пришлось. Челядь и без того тревожно поглядывала назад – на все близящиеся конные фигурки. Расстояние меж поездом и погоней успело сократиться чуть ли не вдвое. Уже можно было различить и прапорца, трепещущие на ветру, и золоченые шеломы на маковках, и развевающуюся браду воеводы Дуная…
Яромир выпрямился во весь рост, легко удерживаясь в разгоняющейся повозке, и достал из кошеля невзрачный темно-серый камень. Кремень. Самый обычный кремень для огнива. Оборотень, ехавший последним, размахнулся и что есть мочи швырнул эту пустяковину вдаль, торопливо причитывая вслед: