ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ
Шрифт:
— Налетай! — объявила она. — Лепешки с шерри, — и стала наполнять стаканы.
Хелен торопливо предупредила ее:
— Ой, мне не надо, Дебора. Спасибо.
Она отломила от своей лепешки еще кусочек и сунула в рот.
— Почему? — удивилась Дебора. — Ты должна выпить хотя бы капельку. Мы не разгибали спины весь день и заслужили награду. А может, ты хочешь джина с тоником, а, Хелен? — предложила она, но тут же сморщила нос. — Господи, что я говорю? Джин-тоник с лепешками. Надо же такое придумать! — Она передала стаканы
— Да, все в порядке, — сказала Хелен и бросила вопросительный взгляд на мужа.
Вот он, идеальный момент, сказал себе Линли. Более удобного случая не придумаешь. Сейчас, когда они вчетвером уютно расположились в лаборатории Сент-Джеймса с шерри в руках, что может помешать ему провозгласить полушутливо: «А мы хотим сделать небольшое объявление, хотя вы, наверное, вот-вот бы и сами догадались. Или вы уже догадались?» После этих слов он мог бы обнять Хелен за плечи. Он мог бы даже наклониться и поцеловать ее в макушку. «Мы скоро станем родителями, — мог бы продолжить он с улыбкой. — Прощайте, поздние вечера и ленивые воскресные утра. Здравствуйте, памперсы и соски».
Но ничего этого он не сказал. Вместо этого он поднял свой бокал и произнес:
— Пью за Саймона с благодарностью за его помощь с компьютером. Я снова у тебя в долгу.
Он сделал большой глоток шерри.
Дебора перевела любопытный взгляд с него на Хелен, Хелен опустила голову и стала собирать графики, а Сент-Джеймс кивнул Линли в ответ на тост и пригубил стакан. В комнате повисла неловкая тишина. Нарушила ее Пич, которая съела свой ужин и тут же вскарабкалась по лестнице наверх, желая присоединиться к обществу. Такса умильно глянула на блюдо с лепешками и устроилась под столом, на котором оно стояло. Метя пол лохматым хвостом, она громко тявкнула.
— Гм. Ну что ж, — сказала Дебора и обернулась к Пич, которая, не получая ни лепешки, ни внимания, тявкнула еще раз. — Нельзя, Пич. Тихо. Даже не мечтай о лепешках. Саймон, ты только посмотри на нее! Абсолютно неисправима.
И таким образом, с помощью собаки, неловкой паузе был положен конец. Хелен начала собирать свои вещи. Она негромко сказала Сент-Джеймсу:
— Саймон, милый, я с удовольствием осталась бы и помогла тебе биться с этой дозой…
Его ответ прозвучал решительно:
— Ты и так показала себя кремнем, досидев со мной до темноты. Отправляйся домой, дальше я, герой-одиночка, справлюсь сам.
— Он хуже, чем наша собака, — заметила Дебора. — Бессовестный манипулятор. Томми, забирай Хелен, пока она не попала в его ловушку.
Хелен и Линли последовали ее совету и попрощались с Сент-Джеймсами.
Они не обменялись ни словом до тех пор, пока не вышли на тротуар Чейни-роу. С реки дул ледяной
— Что ж.
Слова эти были обращены даже не к мужу, а будто к ней самой. Она выглядела усталой и грустной. Линли не мог сказать, чего было больше, но он примерно представлял, что творится в душе жены.
Хелен спросила:
— Ты считаешь, что это случилось слишком рано?
Он не стал притворяться, что не понимает.
— Нет. Нет! Конечно нет.
— Тогда в чем дело?
Линли искал объяснение, которое можно было бы предложить ей, с которым они оба могли бы жить дальше и которое не вернется к нему в будущем как бумеранг.
— Я не хочу причинять им боль. Не могу даже представить выражения их лиц, когда они будут стараться изобразить радость, а у самих сердце будет разрываться от несправедливости.
— Жизнь полна несправедливости. Ты, как никто другой, дол жен это знать. В этой игре невозможно уравнять правила для всех и каждого. Как невозможно узнать и будущее. Их будущее. Наше будущее.
— Я знаю.
— Тогда…
— Просто знать — это одно, а поступить в соответствии с этим знанием — совсем другое. Мне кажется, Хелен, что знание не принимает в расчет их чувства.
— А как насчет моих чувств?
— Твои чувства для меня — все. Ты для меня — все. — Он протянул к ней руки и застегнул верхнюю пуговицу ее пальто, поправил на ее шее шарф. — Давай не будем стоять на холоде. Ты как сюда приехала? На своей машине?
— Я хочу поговорить об этом. Последнее время ты ведешь себя так, словно…
Она не закончила фразу. Для этого пришлось бы прямо сказать то, что она думает. Метафоры для того, чтобы описать ее страхи, не существовало, и Линли понимал это.
Он хотел успокоить ее, но не мог. Он думал, что будет радость, будет восторг. Он думал, что ожидание еще крепче объединит их. Но он не думал, что будет чувствовать вину и страх. Камнем давило на него знание, что ему придется похоронить то, что умерло, прежде чем он сможет с чистым сердцем радоваться жизни. Он сказал:
— Поедем домой. Сегодня у нас обоих был трудный день, тебе нужно отдохнуть.
— Отдых — далеко не единственное, что мне нужно, Томми, — ответила Хелен и отвернулась от него.
Он смотрел ей вслед, пока она шла в конец улицы, где между двумя кафе оставила свою машину.
Малькольм Уэбберли положил телефонную трубку на рычаг. Без четверти двенадцать. Не следовало звонить в такое время, но он ничего не мог с собой поделать. Здравый смысл подсказывал ему, что уже поздно, что они уже спят, что даже если Томми все еще работает, то Хелен наверняка в кровати и столь поздний звонок ее не обрадует. Но он не послушался доводов разума. Весь этот день он ждал вестей и, так ничего и не дождавшись, понял, что не уснет, пока не поговорит с Линли.