Предателей не прощают
Шрифт:
— Я готова тренироваться и работать каждый день. — В страхе перевожу взгляд на Рауде.
— Хорошо, раз поняла, тогда я займусь твоим мышечным корсетом, — снисходит хореограф. — Про грудь я уже сказал. Тут не ко мне, а к доктору. Арина, твоя очередь.
Он поворачивается к коллеге. И демонстративно указывает на часы.
— По поводу груди я согласна с Маратом. Капустой ее не наешь. Гантелями не накачаешь. Нос и скулы я бы не трогала. Они у нее как у Дюймовочки. По поводу губ пока не знаю.
— А что тут знать? Решить все одной операцией. — Режет ладонью в воздухе Марат.
— Нет!
Будто мы на суде, и сейчас должен прозвучать приговор, я внутренне сжимаюсь. Леонас уже показал, что не собирается меня жалеть. Пока что он лишь пугал и унижал. Но я отчаянно надеюсь спасти хотя бы лицо.
— Марат, делаешь свою часть работы. Ари, на тебе косметика. Понадобится визажист, вызывай Ксану. Волосы крась в тот цвет, который посчитаешь нужным. Пластику пока не делаем.
Рауде выдает это спокойным монотонным голосом. Он как компьютер. Ни одной эмоции. А я от радости готова броситься ему на шею и расцеловать.
Чтобы и правда не сорваться, приходится сцепить пальцы в замок и, от греха подальше, сделать шаг назад.
— На сегодня все. Вы свободны.
Взгляд карих глаз босса останавливается на моих руках. Внимательный, изучающий, словно Леонас понимает, что значит этот жест, и какие желания за ним скрываются.
Кто такая горгулья, я узнаю сразу после совещания в зале. К моему удивлению ею оказывается преподавательница по вокалу. Та самая, влюбленная в Рауде, оперная дива Валентина Павловна.
Неприязнь вспыхивает между нами буквально во время знакомства. Она снисходительно улыбается, когда я рассказываю о музыкальной школе и хоре. А после первой же пробы объявляет меня безнадежной и «очень сложной девочкой».
На то, чтобы осознать весь ужас этого «диагноза», уходит целая неделя ежедневных занятий. Поначалу мне и правда стыдно за свой вокал. Не хватает дыхания и диапазона. Непривыкшие к таким частым репетициям связки быстро устают, а слух притупляется.
За четыре дня занятий я слышу от своего педагога только «плохо», «повтори» и «это ни на что не годится». На пятый — срываю голос и могу петь лишь поздние хиты Аллы Борисовны.
Не представляю, что случилось бы со мной на шестой день. Вероятно, я окончательно признала бы свою безнадежность. Но неожиданный подарок Арины — короткое видео с одной из репетиций «Малины» лечит самооценку лучше любого мозгоправа.
— Рауде не просто так настаивает, чтобы они везде пели под фонограмму, а на живых выступлениях возили с собой хор бэк-вокалисток, — поясняет видео Арина, и мне сложно с ней не согласиться. — Куры кудахчут приятнее. — Она гладит меня по плечу и, забрав из рук очередное зеленое яблоко, протягивает чашку с ароматным горячим шоколадом. — Не принимай близко к сердцу слова горгульи и… я тебе уже говорила. Никому не верь!
Глава 29. Невидимая забота
На второй неделе, когда я, наконец, осваиваюсь в центре, впервые плаваю
Обе солистки «Малины» возвращаются с гастролей, и тихий особняк Рауде превращается в жужжащий улей.
Я одновременно и радуюсь, и волнуюсь. Анастасия и Вероника в группе уже три года. В отличие от меня, им не нужно ничего доказывать. Обе — звезды первой величины с целыми толпами поклонников, и к тому же настоящие красавицы — выше меня, фигуристее и гораздо ярче.
Если бы не Арина, которая за пару дней до их возращения, выкинула на мусорку все мои вещи и привезла новые, я выглядела бы серой мышью рядом с этими красотками. Удобные шелковые шаровары и короткий топ здорово спасают ситуацию. Во время нашей встречи я больше не похожа на уборщицу. Не жду, что меня попросят сделать кофе или убрать в комнатах.
В отличие от Валентины девушки в принципе не выражают никакого «фи».
— Она забавная. Хоббитов у нас еще не было, — со снисходительной улыбкой заявляет Анастасия.
— Для фона идеальна, — поправляя декольте, смеется Валентина. — Никто не будет отвлекаться… по сторонам, — дополняет она с короткой запинкой.
Чем-то это знакомство напоминает мой первый день с бабочками. Они тоже поначалу смотрели на меня, как на инопланетянку. Но мудрый внутренний голос заранее подсказывает, что добрыми бабочками здесь и не пахнет.
О том, насколько все плохо, становится ясно в ближайшие два дня.
Солистки не жалуются преподавателям и начальству. Не ругаются со мной. Не строят козни. И больше не подшучивают. В противоположность Валентине, они выбирают совершенно другую тактику — игнорируют меня.
Меняют партии в песнях, заставляя путаться в текстах. Импровизируют в танцах так, что мне приходится уступать и жаться к краю сцены.
Такая с виду невинная игра к концу недели добивает меня эффективнее нападок нашей оперной дивы. Растерянная и сбитая с толку, вскоре я сама начинаю петь не то и двигаться не так.
Вся прежняя подготовка летит псу под хвост. А когда Шапокляк объявляет, что скоро нас ждет первый пробный выход в новом составе, начинается настоящий ад.
Мы буквально поселяемся в танцзале. Вкалываем как проклятые. Повторяем, повторяем и еще раз повторяем: общие танцы и сольные выходы, переходы от одной песни к другой и переодевания. В таком ритме иногда я забываю поесть. Совсем перестаю отвечать на звонки мамы. И с каждой ночью сплю все хуже.
За четыре дня до концерта усталость дает о себе знать. После окончания репетиции я не могу найти силы доползти до комнаты. Присев на минуту на мягкий мат, чувствую, как отключаюсь прямо в зале. И лишь мужские голоса не дают ускользнуть в прекрасный мир Морфея.
— Продвигается все так же хреново?
Я не верю своим ушам. Рауде не было в центре больше недели, но сейчас за стенкой говорит именно он.
— Не то слово. Причем с каждым днем все веселее.
Второго мужчину я тоже узнаю сразу. Это Марат. Сейчас он не кричит и не огрызается. В голосе отчетливо звучат нотки усталости и знакомая мне безнадежность.