Предательство по любви

Перри Энн

– Александра была очень бледна, – ответила Луиза. Она не смотрела на скамью подсудимых и говорила так, словно речь шла о ком-то отсутствующем. – Я никогда не видела ее в такой ярости. Остановить ее я не смогла, но полагала, что это просто семейная ссора и что дома они помирятся.

Обвинитель улыбнулся:

– Мы вправе сделать вывод, что вы не предвидели предстоящей трагедии, иначе бы вы постарались этому помешать. Но причины раздражения были вам неясны, не так ли? Не пришло ли вам тогда в голову, например, что обвиняемой руководила ревность,

что она вообразила, будто между вами и генералом существуют некие близкие отношения?

Свидетельница напустила на себя загадочный вид и впервые мельком взглянула на подсудимую, после чего тут же отвела глаза.

– В каком-то смысле – да, – серьезно сказала она. – Мы с Таддеушем были большими друзьями, но это были чисто платонические отношения – давняя привязанность, и Александра об этом знала, как и все наши знакомые… А будь все иначе, вряд ли мой муж стал бы дружить или даже просто общаться с генералом. Я не думала, что она… одержима этой идеей. Предполагала, что она, может быть, слегка завидовала нашей духовной близости. Дружба – весьма ценное чувство, а ее отсутствие подчас глубоко уязвляет.

– Совершенно верно. – Ловат-Смит улыбнулся в ответ. – А что произошло потом? – спросил он, засовывая руки еще глубже в карманы.

– Потом миссис Карлайон вернулась в гостиную. Одна.

– Поведение ее как-нибудь изменилось?

– Я не заметила… – Луиза смотрела на Уилберфорса, словно ожидая подсказки. Но он хранил молчание, и ей пришлось продолжить: – Затем мой муж вышел в холл. – Она сделала драматическую паузу. – В парадный холл, а не в тот, через который мы обычно поднимаемся в комнату сына… Он тут же вернулся, потрясенный, и сказал нам, что с генералом Карлайоном несчастье, что он серьезно ранен.

– Серьезно ранен! – прервал ее обвинитель. – Но не мертв?

– Я думаю, он был слишком потрясен, чтобы подойти к Таддеушу и рассмотреть его, – ответила миссис Фэрнивел, и легкая печальная улыбка коснулась ее губ. – По-моему, он просто хотел как можно быстрее позвать Чарльза. Я бы сделала то же самое на его месте.

– Конечно. И доктор Харгрейв поспешил на помощь?

– Да… Вскоре он вернулся и сказал, что Таддеуш мертв и что необходимо вызвать полицию… Но мы думали, это несчастный случай, и даже не допускали возможности убийства.

– Естественно, – согласился Ловат-Смит. – Благодарю вас, миссис Фэрнивел. Будьте любезны задержаться еще на некоторое время, если у моего ученого друга есть к вам вопросы. – Он поклонился и повернулся к Рэтбоуну.

Адвокат встал, любезно кивнул своему оппоненту и направился к Луизе. Ступал он осторожно, но без видимого почтения к свидетельнице. С самого начала его пристальный взгляд был устремлен на нее.

– Благодарю вас, миссис Фэрнивел, за ясное и детальное описание событий этого трагического вечера. – Голос Оливера был глубок и выразителен. Он улыбнулся и вновь стал серьезен. – Но, полагаю, вы все же упустили пару деталей, имеющих определенное отношение к данному делу. Все ведь

сразу не припомнишь, не так ли? – Он снова улыбнулся. – Поднимался ли еще кто-нибудь в комнату вашего сына Валентайна?

– Я… – Женщина замялась, как бы в нерешительности.

– Миссис Эрскин, например?

Ловат-Смит привстал, видимо желая возразить, но передумал и снова сел.

– Да, если не ошибаюсь, – согласилась Луиза, давая понять, что считает это несущественным.

– Изменилось ли ее поведение, когда она вернулась в гостиную? – вежливо допытывался Рэтбоун.

Свидетельница колебалась:

– Она выглядела… расстроенной.

– Расстроенной – и только? – удивился Оливер. – Не потрясенной, не смятенной настолько, что не могла более поддерживать разговор?

– Ну… – Луиза пожала плечами. – Она пребывала в весьма странном настроении. Я думала, Дамарис просто нездорова.

– Вы как-нибудь объяснили себе, почему она вдруг пришла в такое агрессивное, граничащее с безумием состояние?

Уилберфорс вскочил:

– Протестую, милорд! Свидетельница не упоминала ни об агрессивности, ни о безумии. Она говорила лишь о том, что миссис Эрскин была расстроена и не поддерживала беседу.

Судья взглянул на адвоката:

– Мистер Ловат-Смит прав. В чем суть ваших вопросов, мистер Рэтбоун? Я, признаться, пока не могу ее уловить.

– Я объясню это в свое время, милорд, – пообещал Оливер, и Эстер заподозрила, что ее друг блефует в надежде, что, когда вызовут Дамарис, он уже узнает, в чем именно состояло ее открытие. Несомненно, все это было как-то связано с генералом.

– Очень хорошо. Продолжайте, – сказал судья.

– Миссис Фэрнивел, вам удалось выяснить, что расстроило миссис Эрскин? – изменил свой вопрос защитник.

– Нет.

– И что расстроило миссис Карлайон – тоже? Но вы же допускаете, тем не менее, что миссис Карлайон ревновала к вам генерала?

Луиза нахмурилась.

– Разве это не так, миссис Фэрнивел? – продолжал Оливер. – Говорила ли миссис Карлайон вам или кому-нибудь другому в вашем присутствии, что она подозревает в вашей дружбе с ее мужем более интимные отношения? Пожалуйста, ответьте поточнее!

Свидетельница перевела дыхание. Лицо ее помрачнело, и она явно старалась не смотреть в ту сторону, где на скамье подсудимых неподвижно сидела другая женщина.

– Нет, – ответила миссис Фэрнивел наконец.

Рэтбоун обнажил в улыбке превосходные зубы:

– Итак, вы ничем не можете подтвердить, что имели дело именно с ревностью. Ваша дружба с генералом была совершенно благопристойной, и разумная женщина, пусть даже и завидующая этой дружбе, вряд ли была бы потрясена очередным ее доказательством. И уж тем более она не впала бы в ярость от ревности. Нет никаких оснований так полагать, не правда ли?

– Да, верно…

Кажется, это была небольшая победа, и Эстер с улыбкой оглянулась на Монка, но тот не обратил на это внимания. Он следил за реакцией присяжных.