Преддверие войны
Шрифт:
Пули засвистели у меня над головой, отчего я рухнул в траву и перекатился несколько раз, чтобы исчезнуть из поля зрения стрелка, а потом ещё и отполз в сторону. Клубы дыма от здания прикрыли мой отход, но я вовсе не был уверен, что меня не отслеживают. Я высунулся из травы и стал целиться из шварцлозе, пытаясь увидеть своего противника.
На какой-то краткий миг он показался из-за угла палатки, и я сразу же нажал на спусковой крючок. Два выстрела разорвали неустойчивую тишину, но я промахнулся. В ответ бахнул выстрел из винтаря, как я его назвал, и совсем рядом со мной пронеслось несколько
Вслед за винтовочным выстрелом прогремело два револьверных, что-то вжикнуло, и я почувствовал, как по моему плечу потекла кровь. Опрокинувшись на бок, я отполз в сторону и, прислонив другую руку к плечу, отнял её и увидел на ладони кровь
«Я ранен! Но как же так?!» — мысль мелькнула и тут же пропала, и в этот самый миг я ощутил весь груз ответственности за происходящее, ведь если я сейчас погибну, то вместе со мной погибнут и те, кого я спас!
Волна жара прошла по телу, отчего кровь из раны заструилась ещё сильнее, и я понял, что меня на самом деле задело лишь вскользь, а не всерьёз ранило. Так чего я тогда сопли жую, у меня же ещё остались крохи дара? Да, мне плохо, я немного ранен, силы дара почти не осталось, но на кону стоят четыре жизни: моя и моих невольных подопечных.
Все эти мысли мелькали в голове, наверное, со скоростью света, я отвлёкся, и следующий выстрел моего врага чуть было не убил меня. Пуля срезала кусок воротника, за малым не пробив шею, и унеслась куда-то вдаль, а я вдруг понял, что следующий выстрел моего врага станет для меня последним.
Я напряг дар, но сил на защиту явно не хватит, пуля сможет её пробить, тем более, что я своего врага плохо видел, он старше и опытнее меня, и умеет предугадывать чужие действия. Остаётся лишь одно: создавать иллюзию. Собрав оставшиеся крохи дара, я изобразил картину встающего и убегающего меня.
Картина сформировалась, ожила и начала работать, а я остался на месте, приподняв голову и внимательно осматривая местность, высматривая, откуда мог стрелять враг. Вот он! Грянул выстрел, пуля прошила тело бегущего второго меня, я подыграл врагу, заставив иллюзию тела застыть на месте, скорчиться и медленно начать падать на землю.
Не знаю, что подумал стрелок, но вслед за первым прозвучали ещё два выстрела из револьвера, заставив иллюзию дрогнуть. Тело моего двойника по моему приказу рухнуло на землю и там застыло в нелепой позе. У меня ещё оставались крохи дара, и я продолжал поддерживать жизнь в картине, стремясь наверняка поймать на этом врага. И он — таки поймался! Я, наконец, увидел его и, наведя прицел пистолета, нажал на спусковой крючок.
Выстрел, выстрел, выстрел! Я стрелял, пока не опустел весь магазин, смотря, как дёргается от пуль тело моего противника. В это время мой иллюзорный двойник распался, перестав подпитываться моим даром, и враг понял, кто в него стрелял, но это оказалось слишком поздно. Он успел ещё взмахнуть рукой, что-то сделав, после чего упал и больше не двигался.
Последней эмоцией Кринжа оказалось недоумение: как его, прожжённого убийцу и наёмника, обвели вокруг пальца? И кто провёл? Какой-то никому не известный юнец! Он ничего
Этот его взмах оказался для меня чуть ли не фатальным, так как враг имел боевой дар, о чём я не знал, как не догадывался и о самой природе его дара. Я лишь услышал свист разрезаемого невидимым лезвием воздуха и ощутил жгучую боль на лице. Кровь хлынула из большого, но неглубокого, как потом оказалось, разреза. Я схватился за лицо и, шатаясь, стал ощупывать себя, боясь только одного, чтобы рядом не обнаружился ещё кто-то из врагов. Шварцлозе, что я держал перед лицом, когда стрелял, потерял половину ствола, срезанного вчистую моим противником. Видимо, это и помогло мне выжить и не получить фатальную для себя рану. Оружие приняло на себя основной удар дара врага и ослабило его.
Я огляделся по сторонам, мне повезло, никого из врагов рядом больше не оказалось. Все, кто выжил в этом бою, успели сбежать, остальные остались лежать и угрозы для меня не представляли. Между тем, разрез, нанесённый невидимым оружием, изрядно сочился, вкупе с раной на руке он заставлял меня терять много крови. Я чувствовал, что силы мои на исходе, нужно остановить кровь и заняться осмотром оставшихся в живых. Их раны тяжелее, мои всё равно скоро покроются коркой, и не так опасны, как у них.
Я разговаривал сам с собой, пытаясь собрать последние силы для оказания помощи другим, но кровь продолжала сочиться сквозь пальцы, а правая рука начала неметь. Хотелось упасть и заснуть. А ещё я чувствовал дикий голод, это о себе давали знать последствия истощения дара.
Шатаясь, я принялся снимать с себя мундир и рвать рубашку, чтобы перевязать собственные раны. Получалось не очень хорошо, но я старался и успел кое-как перевязать себе руку, как мне стало совсем плохо, и я свалился на землю, немного не дойдя до стонущего от боли штабс-капитана.
Не знаю, терял ли я сознание, но очнулся довольно быстро. Кровь заливала лицо, хотя сочилась уже не так интенсивно, я понимал, что нужно вставать и идти. Куда идти — не знал, что делать дальше — тоже, сознание помутилось, и я вновь упал. Упал и не смог подняться. Раскрыв глаза, я глядел на далёкое-далёкое небо, что радовало своей небесной синевой и чистотой, на меня снизошло благоговение, и я закрыл глаза.
Глава 20
В преддверии войны
Дежурный телеграфист воинской части, располагавшейся на окраине города Ливны, спокойно принял дежурство, вывел каллиграфическим почерком в журнале приёма-сдачи свою роспись и отложил его в сторону. Сегодняшний день не грозил никакими потрясениями и авралами. Обычный вторник.
Это понедельник тяжёлый день, начальство бегает, как укушенное за одно место бешеной собакой, подчинённые резвятся после полученной взбучки от командиров, солдаты усиленно топчут плац или страдают на стрелковой подготовке, а во вторник все уже успокаиваются, и служба после выходного дня вновь приходит в основное русло.