Председатель (сборник)
Шрифт:
— А вы? — спросил Гущин. — Вы, конечно, не одиноки? У вас семья, муж?
— У меня никого нет. Отец погиб на фронте, мать — в блокаду. Меня воспитала бабушка, она тоже умерла — старенькая. И замуж меня не берут. Но я не одинока, Сергей Иваныч.
Они остановились на мосту и стали глядеть на реку и белую ракету, вылетевшую из-под моста. И снова Гущина перенесло в его главную жизнь...
...Девушка лет семнадцати, разительно похожая на Гущина, его дочь Женя, мажется перед зеркалом. Гущин, по обыкновению листавший какой-то альбом с видами Ленинграда, увидел ее отражение в
— Ты уже мажешься? — спросил он удивленно.
— Давным-давно! Ты не наблюдателен, папа.
— Спасибо. Не могу сказать, что ты меня обрадовала.
— Я, кажется, не давала подписки делать все тебе на радость.
— Разумеется! — принужденно усмехнулся Гущин.
— Или это было условием моего появления на свет? — безжалостно настаивала Женя.
— Ну, ну, перестань. Ты, как мама, любишь добивать противника.
— Что ж, у меня есть чему поучиться, — с вызовом сказала Женя.
Гущин не подхватил брошенной перчатки.
— Ты куда-то собираешься?
Женя пренебрежительно дернула плечами.
— Да ничего интересного!
— Слушай, а может, завалимся в Химки?
— Водные лыжи? — чуть оживилась Женя. — Жаль, я только что сделала прическу.
— А хочешь, пойдем в бар — по кружке ледяного пива с сосисками.
— Это соблазнительно. Но от пива толстеют.
— А в зоопарк? — упавшим голосом предложил Гущин.
— Я уже вышла из этого возраста.
— Ну, а куда ты хочешь пойти? — почти с отчаянием спросил Гущин. — В кино, в ресторан?..
— Не старайся, папа, все равно ничего не выйдет.
— Как странно: все говорят, ты похожа на меня. Но ты вылитая мама.
— Я не большая мамина поклонница, — холодно сказала Женя. — Но кое в чем мамин опыт заслуживает внимания.
— Мама прожила нелегкую жизнь...
— Только не вспоминай войну, карточки и заслуги фронта перед тылом. Все это в зубах навязло. Я имела в виду другие мамины достоинства.
— Какие же?
— Умение быть самой собой, ни с кем и ни с чем не считаться.
— Я лично не вижу в этом... — начал Гущин. Женя зажала уши.
— Только не ссылайся на свой пример! Это, извини меня, просто смешно. Ты, конечно, хороший специалист, все это знают. Но каждый человек, если он не круглый идиот, обязан понимать в своем деле. Ты не думай, что я тебя не люблю, папа, просто детские представления о Великом отце миновали. Я все увидела таким, как есть. И это меня не устраивает, вернее, устраивает на условиях полной свободы. И не будет ни зоопарка, ни планетария, ни водной станции, ни киношки — не рассчитывай на уютный домашний заговор обиженного отца с любящей дочерью против грешной матери...
— Сергей Иваныч, а хотите, я покажу вам свой Ленинград?
— А это удобно?
Наташа засмеялась.
— Я была уверена, что вы скажете что-нибудь в этом духе. Конечно, удобно.
— А где он, ваш Ленинград?
— Совсем рядом — на Профсоюзном бульваре. Они пошли туда пешком.
Возле бульвара им попался навстречу маленький ослик под громадным, нарядным, обитым красным плюшем седлом. На таких осликах катают детей в парках.
— Какая крошка! — удивился Гущин.
— Спасибо скворцу
— О чем вы? — не понял и отчего-то смутился Гущин.
— Спасибо жизни за все ее чудеса, — так же нежно и странно ответила Наташа
Они подошли к дому Наташиных друзей, миновали двор, толкнули обитую войлоком дверь и сразу оказались в мастерской художника
Чуть не половину обширного помещения занимал гравировальный станок и большая бочка с гипсом. Помимо двух мольбертов здесь находилась приземистая, широченная тахта, десяток табуретов и торжественное вольтеровское кресло. С потолка свешивались изделия из проволоки, напоминающие птичьи клетки, — модели атомных структур, вдоль стен тянулись стеллажи с гипсовыми скульптурами каких-то диковинных фруктов. Картины, рисунки и гравюры свидетельствовали, что мечущаяся душа хозяина мастерской исповедовала множество вер. Суздальские иконописцы, итальянские примитивы, французские импрессионисты, испанские сюрреалисты, отечественные передвижники поочередно, а может, зараз брали его в плен. Но во всех ипостасях он оставался размашисто, крупно талантлив. Да и сам художник был хорош: громадный, плечистый, с кудрявыми русыми волосами, он являл собой в редкой чистоте тип русского былинного богатыря Микулы Селяниновича
— Познакомьтесь, — сказала. Наташа, — мой старый друг — художник Петя Басалаев, мой новый друг — инженер Сергей Иванович Гущин.
Художник тряхнул русыми волосами и размашисто пожал Гущину руку.
— Наташкины друзья — наши друзья.
— Наташа слишком щедра ко мне... — церемонно начал Гущин.
— Мы познакомились только сегодня, на улице, — просто сказала Наташа Но это ничего не значит.
— Конечно! — ничуть не удивился художник. — А ну, дайте вашу руку, обратился он к Гущину.
Тот удивленно протянул ему свою руку.
— Хорошая рука, я сделаю с нее слепок.
— Зачем?
— Для коллекции, — художник мотнул головой на камни. — Там конусом, расширяющимся книзу, свешивалась гроздь гипсовых слепков человеческих рук.
Гущин подошел к камину, чтобы получше рассмотреть эту необычную коллекцию.
— Наташа, дай пояснения, а я покамест гипс разведу, — распорядился художник.
— Вы видите тут руки всевозможных знаменитостей, — тоном завзятого гида начала Наташа — Скульпторов, художников, поэтов, пианистов, скрипачей, ученых изобретателей, мастеровых. Громадные, как лопаты, — это руки скульпторов, пианистов. Большие, но узкие, с тонкими длинными пальцами скрипачей, актеров, людей, владеющих ремеслом. Слабые, недоразвитые поэтов...
— Но при чем тут я? — взмолился Гущин. — Я же никто!
— Чепуха! — оторвавшись от своего занятия, крикнул художник. — У вас хорошая, талантливая рука
Гущин еще раз посмотрел на гипсовую гроздь и обнаружил среди бесчисленных рук трогательный слепок маленькой узкой ступни с тугим натяжением сухих связок на подъеме.
— А чья это нога?
— Великой Улановой! — значительным голосом произнес художник. Садитесь! — указал он Гущину на табурет.
— Я пойду к ребятам, — сказала Наташа