Председатель (сборник)
Шрифт:
— Перед ним не может устоять сам бог пятен, сатана пятен — чернила!
Его старается перекричать другой деляга:
— Лучшее патентованное средство от мозолей, бородавок и пота ног. Вместо рубля — девяносто копеек!
Гущин и Маша движутся по "одежному ряду". Тут продают вещи с плеча: пальто, шубы, куртки, плащи; плащи накинуты прямо на спину продающему. Машу привлекла шубейка из поддельного жеребка.
— Восемьсот рублей — это даром, мадам! — убеждает ее мордастый продавец. — Как-никак щипаная выдра!
— Это
— Возьми, — сказал ей Гущин, — хорошая шуба, честное слово.
— Тогда тебе не хватит на костюм.
— Ну и черт с ним!..
— Продаю пол-шубы!.. Продаю пол-шубы!.. — раздался возле них жидкий старушечий голос.
Сухонькая старушка, знавшая, видимо, лучшие времена, держит в руках суконную шубейку с маленьким котиковым воротником.
— Как это "пол-шубы", бабушка? — поинтересовалась Маша,
— Левую сторону, — пояснила старушка. — Она вывернутая, но материя, как вы можете легко убедиться, двухсторонняя.
— А у вашей шубы нет третьей стороны? — спросил Гущин.
Но Маша уже надела шубку, оказавшуюся ей в самый раз.
— Прелесть!.. Сколько вы хотите?
— Триста рублей... Это, правда, недорого....
— Берем!.. — весело сказала Маша. — Плати деньги, Сережа. Ты одеваешь жену как куколку. Теперь нам осталось найти левую сторону костюма — и мы экипированы с ног до головы!
Гущин захохотал и обнял Машу в ее новой "левосторонней" шубе...
Гущин заерзал головой по подушке и открыл глаза.
На него в упор глядел большеглазый мальчик. Некуда
было скрыться от этого взгляда. Тогда Гущин
приподнялся и протянул руку к большей
фотографии, висевшей напротив.
— Не трогайте! — раздался голос Наташи. — Это мой отец.
— Отец? Этот мальчик?
— Когда отец уходил на войну, он был моложе, чем я сейчас.
— Боже мой! — покаянно и вместе радостно сказал Гущин. — А я-то мучаюсь! Простите меня, Наташа, я, кажется, правда хотел его снять.
Наташа потянулась к Гущину и уже знакомым движением обняла за шею. И вдруг, раскрепощенный от всего, что его связывало, делало нищим, Гущин с силой прижал ее к себе...
...Солнце словно вплавилось в стекла, на подоконнике голуби ссорились из-за каких-то крошек. Кукушка выглянула из деревянного теремка и прокуковала семь раз.
Отстранившись от Гущина, Наташа сказала слабым от счастья голосом:
— Я сразу вас полюбила... Как увидела.. Вы замечательный, вы чудо, вы — Кваренги!.
...Гущин покидал гостиницу. Вот он получил пропуск на выход у администратора, направился к вращающейся двери и вручил пропуск старику швейцару, похожему на Айвазовского. Презрительно глянув на потертый портфель, вмещающий все дорожные пожитки Гущина, швейцар небрежным адмиральским жестом коснулся околыша фуражки.
— Скажите, папаша, что это за поезд? — Гущин достал билет и показал швейцару.
— А-а, есть такой! — усмехнулся
— Вот это да! Сколько же он идет?
— Сутки, может, поменьше.
— Понятно!.. Ну, до лучших дней!..
Гущин вышел из гостиницы и сразу устремился вдогон за автобусом...
...Гущин идет по перрону, его толкают своими бидонами молочницы, мешками — какие-то дремучие деды. Даже не верится, что это Ленинград. У крайней заброшенной платформы притулился заброшенный состав.
— Сергей Иваныч!
К Гущину со всех ног кинулась Наташа с какими-то цветочками в руках.
— Что вы тут делаете? — оторопел Гущин.
— Провожаю вас.
— Но... как вы узнали?
— В том-то и беда, что не узнала. Я убежала на съемку, а вы даже записку не оставили. Я, конечно, уже привыкла к вашей манере: не хотели "обременять"...
— Почему вы такая смуглая?
— Так это же тон. Я прямо из павильона
— А почему к этому поезду?
— Я взяла расписание на Москву, и Костя Зорин, помните "Мефистофеля", согласился возить меня ко всем поездам на своем "Москвиче".
Гущину было почти больно от счастья.
— Сергей Иваныч, а вы любите ездить с молочницами?
— Нет, просто этот поезд идет по местам, где я воевал, — не глядя Наташе в глаза, сказал Гущин.
Она взяла его за руку.
— Сергей Иваныч, вы себя ничем не мучайте. Все было замечательно... Я так вам благодарна. И когда вы опять приедете, мы будем вместе, если вы, конечно, захотите. И будет Ленинград теперь уже наш общий...
— Когда еще я приеду!..
— А я вам вызов устрою! — воскликнула Наташа. — От группы "Полет в неведомое". Как-будто они там опять плохо катапультируются. Правда! Он это сделает для меня.
— Неужели это возможно?
— Конечно! Официальный вызов придет к вам на службу, а я пришлю телеграмму: "Срочно требуются седые человеческие волосы".
Гущин засмеялся, и они поцеловались, и Гущин побежал за двинувшимся поездом и вскочил на подножку. Он видел ее радостное, смеющееся лицо, и оно было как гарантия близкой встречи, и когда Наташа скрылась, он внес в тесный, вонючий, забитый до отказа вагон эту чистую радость...
...Наташа сыграла свою роль до конца. Но когда вагон
Гущина потерялся вдали, она притулилась к фонарному
столбу и заплакала.
...Не зная, куда девать распирающую его радость, Гущин принялся помогать пассажирам пристраивать чемоданы и баулы на багажные полки.
Он подставил плечо под корзину, вырывавшуюся из рук молодой беременной женщины, затем кинулся на помощь какой-то пожилой матроне Он с такой быстротой и расторопностью справился с тяжелыми ее вещами, что дама, знающая, видимо, лучшие дни, сказала, теребя замок сумочки: