Предшественники Дарвина в России
Шрифт:
шведского ботаника Фриза, русский автор не был
удовлетворен ни одной из них. Причина его неудовлетворенности
в том, что ни одна из этих систем, не исключая и
естественной системы французского ботаника Антуана
Лорана Жюссье, не является подлинно филогенетической,
т. е. не отражает в полной мере идею родственной связи
между отдельными группами растительного мира.
«Истинная система, — пишет Максимович, — должна,
начав с низших растений
к высшим... Система должна показать значение каждой
части, изобразить развитие целого растительного
царства». Это как раз та задача, которую в это время или
несколько позднее старался разрешить другой русский
ботаник П. Ф. Горянинов, сведения о котором читатель
найдет выше.
Максимович считал, что задача построения филогении
растительного мира является идеалом для всякого
прогрессивного ученого. К сожалению, этот идеал пока
еще далек от осуществления. Труды
ботаников-систематиков, разрабатывающих, подобно Фризу, основы
естественной системы, Максимович сравнивает с «зарей,
предвещающей ясный день истинной системы». «Ясный
ли будет день, — пишет Максимович на своем образном
языке, — справедливы ли будут мои приметы? Это
покажет время».
Таким образом, Максимович, будучи трансформистом
по своему строю мыслей, в то же время совершенно
ясно понимал трудность построения филогенетической
системы. Самому ему такой системы построить не
удалось, но он с надеждою ожидал грядущего «ясного
дня».
Как представлял себе Максимович процесс
изменения растений, в результате которого получаются новые
111
формы, дающие начало новым видам? Мы находим
у него по этому поводу некоторые очень интересные
соображения: «В строгом смысле в природе не бывает и
двух особей, точь-в-точь одинаковых. Но когда они
вырастают под различными условиями внешними, то бывают
значительно различны (разрядка моя, — Б. Р.), и
тем более, чем более различны оные условия. Таким
образом климат и почва производят естественные
разности (разрядка моя, — Б. Р.), коим подвержены
наиболее растения, рассеянные по большому
пространству земли и растущие на почвах разнообразных».
«Но еще более разнообразится вид, — продолжает
Максимович, — от искусственного воспитания, когда
растения выращиваются в неестественных обстоятельствах.
Такого рода разности составляют предмет и заботу
садоводства, цветоводства и огородничества.
Произведенные воспитанием разности обыкновенно размножаются
делением стана их на частные
луковицами, глазками, отводками и пр.). Но при посеве их, и
особенно в почву нетучную, приметы, составляющие
разность, теряются... Но есть еще разности вида, давно
происшедшие, через многие поколения продолжавшиеся
(вероятно, при одних и тех же условиях внешних) и до
того усвоившиеся растению, что сделались
наследственными (разрядка моя, — Б. Р.) и размножаются
не только посредством стана (т. е. вегетативно. — Б. Р.),
но и семенами. Таковые разности, более или менее
постоянные и определенные, суть как бы второстепенные
виды и называются породами».
«Вероятно и в самой природе, — продолжает
Максимович, — многие формы родов (особенно
многочисленных и весьма распространенных на земле), слывущие
видами, суть только давно происшедшие и постоянные
разности... Такие породы и должны уже быть
принимаемы за виды».
Таким образом, Максимович допускает, что новые
виды образуются путем изменения прежних вследствие
воздействия внешних условий — климата, почвы и т. д.
Такие изменения могут быть устойчивыми и закрепиться
наследственно в том случае, если внешние условия среды
действуют достаточно продолжительное время.
Эти высказывания Максимовича, относящиеся
к 1831 г., приобретают особый интерес. Максимович был
112
первым русским ботаником-эволюционистом. До него
эволюционные взгляды высказывали преимущественно
геологи и палеонтологи (как Пандер, Соколов), а также
зоологи (как Каверзнев, Бэр и др.). Максимович лее
пришел к этой идее при изучении ботанического
материала.
Опубликованные им научные работы, где он и
поставил ряд важных проблем, были новы для своего
времени. Взятое им направление коренным образом
отличалось от той узкой ботанической систематики, которой
занимались его предшественники по Московскому
университету. На фоне тогдашней университетской науки
Максимович был яркой восходящей звездой. Если бы он
остался верен избранному им научному пути,
последующая история кафедры ботаники в Московском
университете имела бы совсем другой вид. К сожалению, этого
не случилось. В 1834 г., в самый расцвет своей
ботанической работы, Максимович по невыясненным причинам