Предшественники Шекспира

Предлагаемое вниманію читателей сочиненіе вытекло изъ желанія уяснить самому себ ходъ развитія англійской драмы до появленія Шекспира. Почтенные труды Колльера, Ульрици, Гервинуса и др., хотя и пролили много свта на исторію стариннаго англійскаго театра, но далеко не разршили всхъ связанныхъ съ этимъ предметомъ вопросовъ. Трудъ Колльера, изумляющій богатствомъ матеріала, едва-ли можетъ принести много пользы не спеціалисту, потому что представляетъ собой не боле какъ груду фактовъ, лишенныхъ общей руководящей идеи и связанныхъ между собой чисто вншнимъ хронологическимъ образомъ. Сочиненія Ульрици и Гервинуса страдаютъ совершенно противоположнымъ недостаткомъ — страстью систематизировать не строго провренныя данныя, пригоняя ихъ къ заране составленному воззрнію. Какимъ стройнымъ и логическимъ представляется по теоріи Ульрици развитіе основныхъ моментовъ англійской драмы, совершающееся въ силу присущаго ей внутренняго закона, а на самомъ дл какъ оно было запутано и неорганично! Вредная сторона этихъ искусственныхъ построеній состоитъ въ томъ, что они своей логической стройностью усыпляютъ энергію изслдователя, пріучаютъ его успокоиваться на разъ добытыхъ результатахъ и въ конц концовъ порождаютъ самодовольный ученый квіетизмъ. Намъ казалось, что при такомъ положеніи дла, когда даже богатая западная литература, обладающая множествомъ спеціальныхъ работъ посвященныхъ различнымъ сторонамъ вопроса насъ занимающаго, не въ состояніи представить ни одного вполн надежнаго руководства для изученія дошекспировской драмы, всякій трудъ, излагающій безъ предвзятой мысли фактическую сторону предмета, частью провряющій прежнія положенія, частью пополняющій существующіе проблы новыми фактическими данными, будетъ не совсмъ безполезенъ для молодой русской науки, только что начинающей критически относиться къ произведеніямъ западныхъ ученыхъ. Предоставляя критик опредлить отношеніе моего труда къ работамъ другихъ изслдователей, я считаю нужнымъ сказать нсколько словъ объ его план.

Все сочиненіе расчитано на два тома. Первый, теперь выходящій, заключаетъ въ себ очеркъ развитія англійской драмы до той поры, когда она наконецъ получаетъ подъ рукой Марло художественную организацію. Второй, который я надюсь издать въ непродолжительномъ времени, будетъ посвященъ обзору произведеній второстепенныхъ драматурговъ, развившихся подъ вліяніемъ Марло и служащихъ, такъ сказать, связующей нитью между нимъ и Шекспиромъ. Здсь я обращу особенное вниманіе на технику дошекспировской драмы и на отношеніе ея къ техник произведеній Шекспира и на основаніи данныхъ, добытыхъ сравненіемъ, попытаюсь выдлить въ драматическомъ стил Шекспира то, что принадлежитъ лично ему, изъ того что по всей справедливости должно быть признано безспорнымъ достояніемъ его предшественниковъ.

Въ раннемъ историческомъ возраст народной жизни всякое идеальное стремленіе, всякое проявленіе высшихъ потребностей духа находится въ тсной связи съ религіознымъ міросозерцаніемъ народа. Нигд впрочемъ эта связь не раскрывается съ такой полнотой и очевидностью, какъ въ сфер искусства и поэзіи. Относительно послдней можно, пожалуй, подумать, что на первой ступени своего развитія она не только состоитъ на служб у религіи, но что религіозное чувство создало ее исключительно для своихъ цлей. Древнйшимъ памятникомъ лирической поэзіи считаются веддійскіе гимны; первенецъ эпической поэзіи есть миъ или поэтическое сказаніе о богахъ; наконецъ начатковъ драматическаго искусства нужно искать въ вакхическихъ хорахъ, сопровождавшихъ священныя процессіи въ честь Діониса, которыя въ древней Греціи составляли принадлежность самаго религіознаго культа. Подобно драм греческой и средневковая драма развилась изъ языческой и христіанской обрядности среднихъ вковъ. Наивная фантазія древнихъ насельниковъ Европы, полная вры въ демоническія силы природы, видла въ каждомъ ея феномен, въ каждомъ ея неизмнномъ процесс, проявленіе личной воли и сознательнаго могущества. Упорная вра въ божественную личность стихійныхъ силъ въ связи съ надленіемъ ихъ человческими свойствами составляетъ характеристическую черту религіознаго сознанія первобытнаго человка. Подъ вліяніемъ этой вры возникли уже въ глубокой древности сказанія о лт и зим, какъ о двухъ братьяхъ 1), а періодически-повторяющаяся смна одного времени другимъ подала поводъ къ олицетворенію ихъ въ образ двухъ соперниковъ, борющихся между собой за право господства надъ землей. Описывая различныя празднества и игры, которыми у древнихъ германцевъ сопровождалось чествованіе наступающей весны, Яковъ Гриммъ упоминаетъ о спор лта съ зимой, обряд весьма распространенномъ въ средніе вка въ Германіи — и видитъ въ переряживаньи двухъ соперниковъ, въ ихъ вроятномъ обмн рчами въ присутствіи хора поселянъ, — первые грубые задатки сценическаго искусства 2).

Въ спор лта съ зимой, описанномъ Гриммомъ, перевсъ остается на сторон лта, и сельская молодежь торжествуетъ его побду радостными восклицаніями и насмшками надъ зимой. Въ нкоторыхъ мстностяхъ Европы, преимущественно въ славянскихъ земляхъ, соломенное чучело, изображающее зиму или смерть, съ пснями носятъ по селу, а потомъ сжигаютъ или бросаютъ въ воду 3). Вслдъ за изгнаніемъ зимы въ Швеціи, Даніи и на остров Готланд происходилъ торжественный въздъ лта (Mairitt), составлявшій, такъ сказать, второй актъ народной обрядовой драмы. Сельская молодежь избирала изъ среды себя распорядителя празднества, который носилъ титулъ майскаго графа (Maigraf). Подъ его предводительствомъ двигалась изъ лсу многочисленная, увнчанная цвтами, процессія, символически изображавшая наступленіе лта. При възд въ селеніе ее встрчалъ съ веселыми пснями хоръ двушекъ; изъ числа ихъ графъ выбиралъ себ подругу (majinde) и въ знакъ ея новаго достоинства надвалъ на нее внокъ; затмъ поздъ двигался дале, всюду сопровождаемый восторженными кликами, пніемъ и звономъ колоколовъ 4).

Изслдователи, не признающіе за подобными обрядами драматическаго характера, упускаютъ изъ виду историческую точку зрнія и разсматриваютъ драматическій элементъ, какъ нчто обособившееся, совершенно выдлившееся изъ общаго религіозно-эпическаго содержанія средневковой обрядности. Конечно, ничего подобнаго мы не найдемъ на первой ступени драмы, когда драматическій элементъ находится еще въ смшанномъ вид съ эпическимъ и лирическимъ, а миическое содержаніе, набрасывая на все свой величаво-сумрачный колоритъ, сковываетъ собою первые, еще робкіе, шаги новорожденнаго драматическаго искусства. Все что можно найти въ данномъ случа — это разв начатки драматической формы въ традиціонномъ обмн рчей между лтомъ и зимой, въ припвахъ хора, и зародышъ сценическаго искусства въ костюмированіи лта и зимы, въ торжественной обстановк майской процессіи и т. п., но и это немногое иметъ въ глазахъ историка литературы большую цну, потому что позволяетъ ему наблюдать любопытный процессъ зарожденія драматическихъ формъ изъ чисто народныхъ элементовъ. Въ рождественскихъ обрядахъ Франціи, въ обиход славянской свадьбы, въ германскомъ старинномъ обыча переряживанья на масляницу, наконецъ въ дтскихъ играхъ нмцевъ и славянъ 5) скрывается много матеріаловъ для начальнаго періода европейской драмы. Къ сожалнію подробное изученіе это-то вопроса — какъ оно само по себ ни заманчиво — лежитъ вн предловъ нашей задачи, и мы принуждены будемъ ограничиться немногими указаніями на присутствіе драматиіческаго элемента въ обрядахъ, играхъ и народныхъ празднествахъ Англіи.

Въ Англіи не сохранилось преданій о борьб лта съ зимой, а потому вс народные обряды, связанные съ чествованіемъ возрождающейся природы, группируются главнымъ образомъ вокругъ възда майскаго короля. Цлый кругъ игръ и обрядовъ, относящихся къ этому событію, носитъ названіе майскихъ игръ (Maygames или Mayings). Въ старину майскія игры были вполн національнымъ праздникомъ; въ нихъ принимали участіе вс англичане безъ различія сословій: богачи и бдняки, раздленные предразсудками рожденія и богатства, чувствовали себя въ это время членами одной народной семьи и соединялись въ живомъ чувств природы, въ свжемъ восхищеніи прелестью весенняго дня 6). На зар перваго мая молодые люди обоего пола отправлялись въ близь лежащій лсъ, ломали зеленыя втви, рвали только что распустившіеся цвты, плели изъ нихъ внки и при первыхъ лучахъ восходящаго солнца возвращались изъ лсу съ майскимъ деревомъ (May-pole), которое везли за ними нсколько паръ воловъ. Съ пснями и музыкой веселая толпа водружала майское дерево среди селенія или на городской площади, и вокругъ него начинались игры и танцы. Въ распорядители праздника здсь — какъ и въ Германіи — избирался молодой человкъ, котораго величали майскимъ королемъ (King of the May) или майскимъ лордомъ (Lord of the May). Въ подруги ему избиралась молодыми людьми красивйшая двушка въ деревн, носившая титулъ майской царицы (Queen of the May). Быть хоть разъ избранной въ майскія царицы было завтной мечтой всякой двушки, и воспоминаніе объ этой счастливой пор она сохраняла всю свою жизнь 7). Торжественный обиходъ майскихъ празднествъ въ Англіи имлъ въ себ много сценическаго, а раннее введеніе въ нихъ полумиическаго, полуисторическаго Робинъ-Гуда съ его неизмнными спутниками — двицей Маріанъ, монахомъ Тукомъ и трехъ-аршиннымъ верзилой Малюткой-Джономъ (Little John) сообщило имъ ршительно драматическій характеръ. Сохранилась до сихъ поръ, конечно въ грубой форм, народная драма о Робинъ-Гуд, которая называлась королевской игрой (King game), вроятно потому, что Робинъ-Гудъ замнилъ собою прежняго майскаго короля, и въ старину исполнялась во время майскихъ празднествъ нердко въ самихъ церквяхъ 8). О древности ея можно судить изъ того, что уже въ XIII в. на Винчестерскомъ собор (1240 г.) духовенству было строго запрещено допускать представленіе этой пьесы въ церквяхъ 9), но надо полагать, что запрещеніе осталось мертвой буквой, такъ какъ само духовенство не меньше народа было заражено языческимъ суевріемъ и охотно отворяло церковныя двери для чествованія любимаго національнаго героя Англіи. Въ извстной аллегорической поэм Vision of Piers Ploughman, написанной во второй половин XIV столтія (около 1360 г.), выведенъ невжественный сельскій священникъ — очевидно типическій представитель современнаго автору сельскаго духовенства — который не можетъ проговорить безъ ошибки Отче нашъ, но за то отлично знаетъ баллады о Робинъ-Гуд и граф Рандольф 10). Въ 16 в. майскія игры, съ Робинъ-Гудомъ во глав, сдлались такъ популярны, что народъ праздновалъ ихъ не только весь май, но и большую часть іюня, и въ теченіи всего этого времени драма изъ жизни Робинъ-Гуда по прежнему игралась въ церквяхъ, не смотря на вопли пуританскихъ проповдниковъ 11). Епископъ Латимеръ, въ одной изъ своихъ проповдей, произнесенныхъ въ присутствіи Эдуарда VI, разсказываетъ слдующій случай, свидтельствующій о сильной привязанности англичанъ къ майскимъ играмъ, ради которыхъ они всегда готовы были пожертвовать религіознымъ назиданіемъ. Однажды — говоритъ онъ — прозжая изъ Лондона къ себ въ Лейстерширъ, я далъ знать въ одинъ изъ лежавшихъ по дорог городовъ, что на слдующій день, но случаю праздника, я намренъ сказать проповдь. Я расчитывалъ, что по обыкновенію найду въ церкви много народу; подъзжаю и вижу, что даже двери церковныя заперты. Пришлось подождать добрыхъ полчаса и боле пока ихъ наконецъ не отперли, и я могъ войти въ церковь. Но тутъ подошелъ ко мн одинъ изъ прихожанъ и сказалъ: "Извините, сегодня мы въ большихъ хлопотахъ, и не можемъ васъ слушать: сегодня мы празднуемъ память Робинъ-Гуда, и весь народъ отправился въ лсъ за Робинъ-Гудомъ". Я думалъ, что мое епископское облаченіе произведетъ какое нибудь дйствіе; не тутъ то было — и я принужденъ былъ уступить мое мсто Робинъ-Гуду и его свит 12). Непремнную принадлежность майскихъ игръ составляла, такъ называемая, мавританская пляска (morris dance), родъ драматической пантомимы, по преданію вывезенной изъ Испаніи извстнымъ покровителемъ Чосера, Джономъ Гаунтомъ. Кром Робинъ-Гуда и его веселой свиты сюда подъ вліяніемъ преданій животнаго эпоса были введены маски, изображающія животныхъ, — обезьяну (Babian) и лошадь (Hobby-horse). Это были лица комическія, имвшія способность своими смшными тлодвиженіями возбуждать веселость зрителей 13). Къ майскимъ играмъ примыкали лтнія празднества (Summerings), происходившія наканун Иванова дня, праздникъ стрижки овецъ (Sheep-shearing Feast), въ распорядители котораго избирался всякій разъ особый пастушескій король (Shepherd-king), дале — праздники, связанные съ началомъ жатвы (Harvest-home), своимъ демократическимъ характеромъ напоминавшія римскія сатурналіи и т. н. 14).

Вс эти обрядовыя торжества, разнообразившія собою монотонный обиходъ средневковой жизни, сопровождались процессіями, пснями, танцами, переряживаньемъ, пантомимами и другими затями. Обрядовая сторона нкоторыхъ изъ нихъ носитъ на себ слды глубокой древности; нердко символическая оболочка обряда указываетъ на его отдаленный миическій источникъ. Таковъ напр. обычай зажиганія костровъ наканун Иванова дня, общій германскимъ и славянскимъ племенамъ и связанный съ врованіемъ въ благодтельную силу священнаго огня 15). Не такъ давно къ нкоторыхъ мстностяхъ сверной Англіи, преимущественно въ Іоркшир, переряженные поселяне каждую осень исполняли мимическую пляску, которую они называли пляской исполиновъ. Въ числ дйствующихъ лицъ ея мы встрчаемъ боговъ сверной миологіи — Водана и его супругу Фриггу, а содержаніе пантомимы, вроятно основанное на какомъ нибудь миическомъ преданіи, состоитъ въ томъ, что два человка, танцуя, машутъ обнаженными мечами вокругъ шеи стоящаго посреди ихъ мальчика и стараются его не задть 16). Нердко передъ началомъ пляски между противниками происходилъ стихотворный обмнъ рчей, какъ это видно изъ одного отрывка, изданнаго Ритсономъ по рукописи британскаго музея 17). Вообще пляска съ мечами ведетъ свое начало съ глубокой древности и составляетъ принадлежность почти каждаго обрядоваго торжества германскихъ народовъ 18). Въ первый понедльникъ, слдующій за Крещеніемъ (Plough-Monday), по англійскимъ деревнямъ еще въ начал ныншняго столтія можно было видть любопытную обрядовую процессію: поселяне въ своихъ праздничныхъ блузахъ, украшенныхъ разноцвтными лентами, стройными рядами проходили по улицамъ, при звукахъ музыки, таща за собой эмблему своихъ занятій — плугъ. Процессія эта, устроиваемая ежегодно передъ началомъ полевыхъ работъ, оканчивалась пляской мечей, которая постоянно собирала вокругъ себя толпы любопытныхъ. Обязанность длать сборъ съ глазющей публики возлагалась на двухъ разбитныхъ малыхъ, изъ которыхъ одинъ былъ наряженъ старухой, а другой, одтый въ звриную шкуру шерстью вверхъ, въ косматой шапк и съ громаднымъ хвостомъ, волочившимся по земл, изображалъ изъ себя не то дьявола, не то шута 19). Гораздо боле драматическаго можно найти въ такихъ народныхъ играхъ, въ основ которыхъ лежитъ какое нибудь историческое событіе, сильно поразившее народное воображеніе. Таково было народное представленіе, встарину ежегодно разыгрываемое поселянами Ковентри въ память истребленія Датчанъ при корол Этельред. Деревенскіе актеры-любители раздлялись на дв партіи — Англичанъ и Датчанъ, при чемъ враждующія стороны не только жестикулировали, изображая сраженіе, но и перебрасывались между собой стихами 20).

Но особенно важенъ въ сценическомъ и бытовомъ отношеніяхъ праздникъ Рождества (Christmas), замнившій собою старинный

Ещё наканун Рождества (Christmas eve) въ городахъ и селахъ старинной Англіи все принимало веселый и праздничный видъ. Окна самыхъ бдныхъ коттэджей, равно какъ и самыхъ роскошныхъ замковъ, были убраны зеленью лавра, плюща и остролистника. Въ этотъ день не было никакихъ общественныхъ увеселеній, и празднество имло исключительно семейный характеръ. Посл захода солнца молодежь, состоящая изъ членовъ семейства, прислуги и немногихъ близкихъ, съ пснями и музыкой вносила въ домъ огромный пень и сваливала его посредин залы. Каждый изъ членовъ семейства долженъ былъ ссть на немъ, пропть псню (Jule Song) и выпить стаканъ элю въ честь великаго праздника. Посл этого полно разрубали на части, клали на самый большой каминъ, который въ старину находился всегда по середин комнаты и зажигали кускомъ дерева, сбереженнымъ отъ прошлаго года. Вспыхивалъ огонь, весело трещало сухое дерево, и вся семья располагалась вокругъ камина, слушала страшные разсказы изъ міра легендъ и народныхъ поврій и угощалась нарочно приготовленными печеніями съ изображеніемъ младенца Іиcyca 21) Утро праздника начиналось пніемъ религіозныхъ псенъ (Christmas Carols), имвшихъ прямое отношеніе къ чествуемому событію. Группы разодтыхъ поселянъ, распвая ихъ, переходили отъ одного дома къ другому, и получаемыя деньги и разныя разности клали въ особую корзинку (Christmas-box) и потомъ длили межь собой. Кром этихъ псенъ чисто-религіознаго характера были еще другія, свтскія и веселыя, которыя плись за обдомъ, особенно. когда, при звукахъ трубъ и роговъ, подавалось на столъ традиціонное рождественское блюдо — кабанья голова 22). Начавшееся такимъ образомъ празднество продолжалось въ средніе вка не меньше двнадцати дней въ городахъ и около шести недль по деревнямъ и селамъ. Рождественскіе святки до сихъ поръ остаются самымъ любимымъ и веселымъ праздникомъ въ Англіи. Разъ въ году англичанинъ считаетъ долгомъ сбросить съ себя ледяную маску дловой серьезности, натянутой чопорности и выказать другія, боле симпатическія, стороны своей природы. Въ англійскомъ Christmas нтъ южной поэзіи и граціи, этого дождя цвтовъ и конфектъ, этой заразительной, опьяняющей суматохи итальянскаго карнавала; за то въ немъ бытъ можетъ больше внутренней задушевной веселости. — Кто не видалъ въ эти дни англичанъ, тотъ не знаетъ, сколько юмора, остроумныхъ затй и неистощимаго смха таится на дн ихъ народнаго характера. Но теперешній Christmas показался бы чмъ-то крайне-монотоннымъ и скареднымъ въ сравненіи съ тмъ, чмъ онъ былъ въ старину. Тогда — это былъ пиръ на весь міръ въ буквальномъ значеніи этого слова. Двери каждаго дома были растворены настежь; въ нихъ съ утра до поздней ночи могли входить гости, (а гостемъ былъ всякій), въ сопровожденіи арфистовъ, менестрелей, фокусниковъ и распоряжаться какъ у себя дома. Обыкновенно все то, что изготовлялось въ теченіе цлаго года, было истребляемо въ нсколько дней. Разгоряченное элемъ воображеніе изобртало самыя причудливыя зати? переворачивало вверхъ дномъ вс общественныя отношенія: власть Лорда-мэра не признавалась больше въ город; вмсто него самовластно царилъ — олицетвореніе святочнаго разгула — Царь безпорядковъ (Lord of Misrule), который распоряжался всми праздничными потхами и увеселеніями. Подъ его руководствомъ и при его непосредственномъ участіи устроивались шуточныя маскарадныя процессіи, комическія пантомимы, разыгрывались фарсы и т. д. Драматическій элементъ съ давнихъ поръ игралъ видную роль въ святочныхъ увеселеніяхъ Англіи. Полидоръ Виргилій, ученый итальянецъ, жившій при двор Генриха VIII и написавшій на латинскомъ язык исторію Англіи, — увряетъ, что уже въ конц XII в. было въ обыча давать на святкахъ представленія (ludos) съ самой роскошной обстановкой 23). Въ 1348 при двор Эдуарда III на рождественскихъ святкахъ были устроены какія-то представленія, по всей вроятности маски и пантомимы, для которыхъ потребовалось нсколько десятковъ масокъ и восемьдесятъ разноцвтныхъ костюмовъ 24). Съ теченіемъ времени въ этихъ представленіяхъ драматическій элементъ беретъ верхъ надъ мимическимъ, и на святкахъ 1489 г., современникъ вмсто обычныхъ маскарадныхъ процессій (disguisings) видлъ нсколько правильныхъ пьесъ. Сколько можно судить по его краткому описанію пьесы эти были свтскаго характера, нчто въ род импровизированныхъ фарсовъ, въ которыхъ Abbot of Misrule могъ вполн развернуть свой комическій талантъ. 25) Къ той же категоріи относились святочныя представленія, встарину ежегодно устроиваемыя въ стнахъ университетовъ и юридическихъ академій (Inns), гд выводились на сцену въ карикатурномъ вид парламентъ, судьи адвокаты и т. д. 26). Провинція не отставала отъ столицы: въ самихъ глухихъ закоулкахъ Англіи святочныя увеселенія не обходились безъ маленькихъ одноактныхъ пьесъ или фарсовъ, принаровленныхъ къ незатйливому вкусу деревенской публики. 27) Любимой рождественской пьесой было представленіе изъ жизни св. Георга, патрона и заступника Англіи. Въ средніе вка была извстна мистерія о св. Георг; въ день, посвященный памяти этого святаго, она обыкновенно игралась въ церквяхъ. При вступленіи на престолъ Елисаветы, когда мистеріи были запрещены наравн съ религіозными процессіями, какъ остатки католическаго суеврія, народная драматургія овладла легендой о св. Георг и сдлала изъ нея рождественскій фарсъ. Въ этомъ послднемъ вид онъ дошелъ до насъ въ различныхъ редакціяхъ, смотря по мстности, гд они записаны. Такъ по крайней мр мы объясняемъ себ возникновеніе народныхъ пьесъ изъ жизни св. Георга, неизвстныхъ въ средніе вка. Замчательне всего, что въ народныхъ передлкахъ легенда окончательно теряетъ свой христіанскій характеръ. Герой ея — не воинъ христовъ, поражающій врага христовой церкви дьявола въ вид дракона, а сильный рыцарь родомъ изъ Ковентри, который мечемъ добываетъ себ три короны и, вырвавши изъ когтей дракона дочь египетскаго царя, женится на ней и везетъ ее въ свой родной городокъ, гд — они по словамъ народной баллады — проводятъ много лтъ въ счастіи и радости. 28) Фарсъ, изданный Сэндисомъ, можетъ служить обращикомъ народныхъ обработокъ легенды о св. Георг. Дйствіе его вращается около побдъ ковентрійскаго витязя надъ его тремя противниками, въ числ которыхъ очутился — неизвстно вслдствіе какихъ соображеній — знаменитый паладинъ Карла В., архіепископъ Турпинъ, превратившійся въ гиганта. Св. Георгъ убиваетъ поочередно всхъ своихъ противниковъ, но призванный шарлатанъ-докторъ исцляетъ ихъ посредствомъ жизненнаго элексира, такъ что св. Георгу приходится убивать ихъ во второй разъ. Такимъ образомъ вся пьеса состоитъ изъ шести свалокъ, прерываемыхъ краткими рчами противниковъ, и иметъ совершенно балаганный характеръ. Въ заключеніе Дядя-Рождество (Father Christmas) — олицетвореніе великаго праздника — объявляетъ публик, что представленіе кончено, и, со шляпой въ рук обходитъ всхъ присутствующихъ, прося ихъ бросить въ шляпу кто сколько можетъ. 29) Мы съ намреніемъ остановились нсколько подробне на этихъ безыскуственныхъ памятникахъ народной драматургіи, потому что историки англійской драмы обыкновенно оставляютъ ихъ безъ вниманія, а между тмъ знаніе ихъ въ высшей степениb важно. Борьба двухъ стихій — церковно-литургической и народно-бытовой — которыя то расходятся, то сливаются между собой, пока одна изъ нихъ не беретъ окончательнаго перевса надъ другой, составляетъ главное содержаніе исторіи средневковой драмы. Вставочныя сцены народно-бытоваго характера, зачастую попадающихся въ французскихъ и англійскихъ мистеріяхъ, будутъ совершенно непонятно, если мы не возведемъ ихъ къ ихъ первоначальнымъ источникамъ — обрядовымъ играмъ языческой древности и святочнымъ народнымъ фарсамъ. Но признавая за описанными нами памятниками народно-бытовой драматургіи громадное историческое значеніе, какъ за однимъ изъ существенныхъ элементовъ стариннаго европейскаго театра, мы не можемъ вслдъ за Яковомъ Гримагомъ 30) считать ихъ единственнымъ источникомъ средневковой драмы вообще и ставить къ нимъ въ подчиненное отношеніе — мистеріи, возникшія совершенно самостоятельно на другой почв, подъ другими вліяніями. Представленія, извстныя въ средніе вка подъ именемъ мистерій, развились изъ драматическихъ элементовъ, коренящихся въ самомъ обиход католическаго богослуженія, и если впослдствіи подъ вліяніемъ народно-бытовыхъ началъ, они существенно измняютъ свой характеръ, то не нужно упускать изъ виду, что это происходитъ въ сравнительно-позднее время, и что чмъ древне мистерія, тмъ меньше въ ней уступокъ мірскимъ интересамъ, тмъ строже она сохраняетъ свой первоначальный литургическій типъ. Въ исторіи средневковой мистеріи можно различить три періода, три послдовательныхъ фазиса развитія: въ начальномъ період, обнимающемъ приблизительно X и XI вкъ, мистерія еще не имла характера самостоятельнаго представленія; составляя только часть праздничной литургіи, она даже не игралась, а плась на латинскомъ язык. Мстомъ ея представленія была церковь, а авторами и исполнителями лица духовнаго сана и ихъ причты. Сюжеты ея вращались около трехъ великихъ моментовъ евангельской исторіи — Рожденія, Смерти и Воскресенія Спасителя. Къ памятникамъ этой первобытной эпохи можно между прочимъ отнести изданную Моне 31) латинскую мистерію Воскресенія Христова, озаглавленную въ рукописи просто Пасхальной службой (officium resurrectionis) и итальянскую, изданную Палермо въ второмъ том его I Manoscritti Palatini, которую Эбертъ 32) считаетъ типической представительцей литургическихъ мистерій, не смотря на то, что она написана уже на итальянскомъ язык. Съ теченіемъ времени область мистеріальныхъ сюжетовъ значительно расширилась: вошло въ обычай драматизировать не только событія Новаго Завта, но Ветхаго и житій святыхъ; сообразно этому допускалось больше свободы въ обращеніи съ сюжетами. Авторы литургическихъ мистерій строго держались текста Св. писанія и позволяли себ только перефразировать его, оттого литургическая мистерія иметъ по большей части чисто-эпическій характеръ. Но мало по малу искусство проникаетъ и въ эту заповдную область: то тамъ, то здсь авторы позволяютъ вставлять въ рчи дйствующихъ лицъ слова, которыя хотя и не находятся въ Св. писаніи, но находятся въ соотвтствіи съ ихъ традиціоннымъ характеромъ; появляется стремленіе заглянуть въ душу дйствующихъ лицъ, оттнить ихъ индивидуальность; еще нсколько шаговъ въ этомъ направленіи — и грубые задатки религіозной драмы выработываются въ форму боле художественную, хотя еще кой-гд носящую на себ ясные слды своего первоначальнаго литургическаго происхожденія. Любопытнымъ памятникомъ этой переходной эпохи въ развитіи мистерій можетъ служить, изданная Люзаршемъ, французская мистерія Адамъ, относимая издателемъ къ XII в. 33) Здсь мы встрчаемся въ первый разъ съ попыткой художественнаго возсозданія библейскаго разсказа о паденіи человка; авторъ нердко позволяетъ себ отступать отъ текста Св. писанія въ интересахъ художественныхъ; сцена дйствія находится уже не въ церкви, а на церковной паперти; только одно изъ дйствующихъ лицъ — Богъ — иметъ своимъ мстопребываніемъ церковь, откуда онъ и выходитъ на сцену и куда удаляется по окончаніи своей роли. Но важне всего то, что съ этого времени мистеріи сбрасываютъ съ себя латинскую одежду и разыгрываются на народномъ язык и только сценическія указанія актерамъ, да латинское пніе хора, изрдка прерывающее ходъ дйствія, напоминаетъ о пережитой ими литургической эпох. Наконецъ въ третьемъ період своего развитія (отъ XIV до XVI в) мистерія окончательно порываетъ всякую связь съ богослуженіемъ. Дйствіе ея переносится на площадь, улицу, ярмарку, а завдываніе ея постановкой мало по малу переходитъ изъ рукъ духовенства въ руки свтскихъ любителей (Confreries во Франціи, Trading companies въ Англіи). Оставаясь религіозной по своему сюжету, она тмъ не мене ежеминутно приноситъ въ жертву возвышенный интересъ религіознаго назиданія интересамъ чисто мірскаго свойства, примняется къ измнчивому вкусу разнокалиберной публики З4), допускаетъ комическіе эпизоды и скандалезныя сцены, и, переживъ самое себя, сначала запрещается правительствами — въ Англіи, какъ остатокъ католическаго суеврія, во Франціи, какъ зрлище безнравственное, — а впослдствіи окончательно вытсняется боле художественными созданіями свтскаго искусства.

Познакомившись въ общихъ чертахъ съ двумя важнйшими элементами средневковой драмы, 35) посмотримъ теперь какую роль игралъ каждый изъ нихъ въ судьбахъ англійскаго театра.

Отсутствіе историческихъ свидтельствъ не позволяетъ намъ съ точностью опредлить время возникновенія религіозной драмы въ Англіи. Должно полагать, что она здсь не возникла самостоятельно, а была занесена изъ сосдней Франціи въ эпоху норманскаго завоеванія. Сдлавшись посл гестингской битвы единственнымъ властелиномъ Англіи, Вильгельмъ Завоеватель завелъ дятельныя сношенія съ своимъ прежнимъ отечествомъ, постоянно вызывалъ изъ Франціи ученыхъ соотечественниковъ, которымъ поручалъ управленіе саксонскими монастырями и учреждаемыми при нихъ школами. По всей вроятности этимъ-то ученымъ нормандцамъ обязана Англія введеніемъ религіозной драмы, достигшей въ то время во Франціи значительнаго развитія. По свидтельству Матвя Парижскаго, уже въ начал XII в. въ Донстэпл, маленькомъ городк Бедфордшира, была представлена мистерія изъ жизни св. Екатерины, написанная ученымъ нормандцемъ Жофруа 36); при этомъ лтописецъ замчаетъ, что пьеса о св. Екатерин принадлежала къ тому разряду представленій, которыя въ то время (т. е. около половины XIII в.) обыкновенно назывались мираклями (…ludum de Sancta Katerina, quem miracula vulgariter appellamus, fecit). — О характер же этихъ послднихъ мы можемъ получить довольно ясное понятіе изъ свидтельства Фиц-Стефена, современника и біографа Томаса Бекета, писавшаго въ конц XII в., который въ своемъ описаніи Лондона (nobilissimae civitatis Lundoniae), сравнивая этотъ городъ съ Римомъ, говоритъ, что въ Лондон вмсто театральныхъ зрлищъ и сценическихъ представленій имются представленія боле благочестиваго характера, въ которыхъ изображаются чудеса святыхъ исповдниковъ Христіанства и твердость ихъ въ мученіяхъ 37). Легко догадаться, что представленія, описываемыя Фиц-Стефеномъ суть ничто иное какъ тже miracula, къ числу которыхъ Матвй Парижскій отнесъ и пьесу о Св. Екатерин, а, сопоставляя между собой эти два свидтельства, можно прійти къ весьма вроятному выводу, что уже въ конц XII в. въ Англіи мистеріи изъ жизни святыхъ были наиболе популярными изъ всей области церковно-драматическихъ представленій 38).