Прекрасная Габриэль
Шрифт:
— Это трудно, — произнес брат Робер, не показывая ни малейшего волнения. — Его хорошо оберегает его армия, то есть два или три полка лигеров.
Крильон с гневом кусал усы.
— Хороша армия! — продолжал он. — Пусть мне дадут двести человек, и я всю ее перевешаю.
— Вам не дадут двести человек, — сказал монах, — а если и дадут; то эти мятежники вас ждать не станут, они будут отступать перед вами до тех пор, пока увеличатся до такой степени, что будут в состоянии решиться на сражение.
— Ну а после сражения?
—
— Уж не хотите ли вы уничтожить армию, не сражавшись с нею? — иронически спросил Крильон.
— Да, я хотел бы, — отвечал монах, устремив проницательный взор на воина.
Эсперанс понял, что у женевьевца есть готовая идея, и сосредоточил все свое внимание на том, чтобы угадать ее.
— Гигант пожрал бы или раздавил этих пигмеев, — продолжал Крильон, — но мы живем уж не в те времена.
— Вы такой же гигант, какими были герои Гомера, — сказал женевьевец, — и вы способны сделать все, что делали они.
— Вы думаете? — добродушно спросил Крильон.
— Кавалер, в продолжение вашей героической карьеры вы делали кое-что побольше того, чтобы входить в лагерь похищать лошадей.
— Лошадей Реза [3] , — сказал Эсперанс.
— Я учился этому в моих юных летах, — сказал Крильон, — да, Улисс и Диомед среди всей армии, это прекрасно, но трудно.
3
Рез, царь фракийский, приходил на помощь Трое в последний год осады. Город был бы спасен, если бы кони Реза успели напиться вод Ксанфа, но Рез в первую ночь прибытия был убит Диомедом во время сна, а лошади его уведены Улиссом. — Прим. перев.(Из Словаря Ф. Толля).
— Я понимаю, — сказал Эсперанс, — надо размозжить голову этому негодяю среди его армии, и междоусобная война кончится.
— Это правда, — просто сказал Крильон.
— Это правда, — повторил женевьевец, — только убить его будет недостаточно.
— Как это? что вы еще хотите прибавить?
— Я предпочел бы, для безопасности государства, чтоб самозванца представили в суд и судили публично.
— И казнили, — добавил Крильон. — Это правда, черт побери! Я назовусь Диомедом!
— А я Улиссом, — сказал Эсперанс.
Монах встал.
— Я мог бы, если б вы согласились, оказать вам довольно важную услугу, — сказал он. — Я провел бы вас в самый центр этой армии.
— Как это? — закричали Крильон и Эсперанс.
— У меня теперь в монастыре три испанских офицера с хорошими паспортами к новому государю. Они проговорились приору дом Модесту, который, как вы знаете, олицетворенная проницательность. То немногое, что они высказали о своих замыслах, было для него достаточно, чтобы угадать все. Он тотчас отправил меня в Париж уведомить короля.
— Но эти разбойники испанцы не станут вас ждать, и пока вы здесь, они отправятся дальше.
— Они будут меня ждать, — спокойно сказал монах.
— Как вы можете это знать?
— Я их запер.
— Военных! Они шпагами выбьют двери.
— Я велел отнять у них шпаги.
— Они выскочат в окно и унесут свои бумаги.
— Я позаботился, чтобы с них сняли платье. Испанцы люди скромные, они не захотят бегать голые по дороге.
Крильон расхохотался и обнял брата Робера.
— Ну, пойдемте же! — вскричал Эсперанс.
— Поедемте, — сказал кавалер, взяв женевьевца за руку.
Вдруг что-то загородило им путь. Это был Понти, о котором они забыли. Он кричал:
— И я поеду, черт побери!
— А, это ты! Спи! — сказал Эсперанс.
— Прочь! — вскричал Крильон.
— Я… понял… — пролепетал Понти. — Будут драться.
— Мы не берем пьяниц; пьяница — враг. А если ты понял важное дело, которое мы задумали, пусть это будет наказанием, способным исправить тебя навсегда.
— Эспе… ранс… — пролепетал Понти, стараясь уцепиться за своего друга.
— Ступай спать, говорю я тебе! Мы сядем на лошадей, а ты не можешь даже держаться на ногах.
В самом деле, стараясь освободиться, молодой человек заставил пьяницу полететь через всю комнату. Понти стонал и старался сложить руки с умоляющим видом.
— Я тебе запретил, — серьезно сказал Эсперанс, — напиваться до потери рассудка. Ты мне поклялся и не сдержал клятву. Бог наказывает тебя.
Понти рыдал, но от опьянения не был способен сделать ни малейшего движения.
— У негодяя есть сердце, — сказал Крильон, — но он пьян как извозчик; он сейчас заснет. Оставим его и пустимся в путь.
Эсперанс и монах быстро вышли и направились к конюшням. Они сами помогли конюхам оседлать лошадей. Эсперанс унимал собак, которые, видя приготовления к отъезду, лаяли, чтоб их не забыли.
— Полно, Кир, полно Рюсто! — говорил молодой человек. — Ваши друзья лошади уходят на такую охоту, где собаки бесполезны. Оставайтесь на цепи; мы поговорим об охоте, когда я ворочусь.
Он поласкал лань, — прошептал очень тихо имя той, которая прислала ее, и вспрыгнул на седло, как только ему подвели его лошадь.
Через несколько минут три всадника скакали по дороге к Безону. Эсперанс набросил темный плащ на рясу и капюшон женевьевца, который, переодетый таким образом, не походил на монаха.
Между тем Понти, уцепившись за стол, успел встать. Все вертелось в его голове. Стаканы, серебряные блюда, золотые кубки танцевали страшную круговую пляску.
— Негодяй! — бормотал он, стараясь удержаться на ногах. — Ты пьян… ты дрожишь… ты вертишься…