Прекрасная Габриэль
Шрифт:
— Это не причина.
— Это зависят от того, какого рода любви требует ваша приятельница.
— Она не очень требовательна; однако, Элеонора, если сердце молодого человека занято другой?
— Вот то-то и есть!
— Я хочу это узнать… для моей приятельницы.
— Понимаю. И чтоб узнать это, вы желаете, чтобы я наблюдала за этим молодым человеком?
— Именно.
— Чтобы я знала, где он бывает?
— Да, Элеонора.
— С кем он видится?
— Да.
— Кого он любит, словом?
— Ты
— В тридцати шагах, синьора.
— Что из твоего окна виден его сад.
— Почти его комната.
— И это известие так обрадовало мою приятельницу, что она дала мне для тебя двадцать дукатов, в награду за твои труды.
Элеонора взяла дукаты и спрятала их в карман с плохо скрываемой жадностью.
— Я не стану смотреть через стену, — сказала она, — я пойду в дом.
— Ты это можешь?
— Ничего не может быть легче. Замет входит же туда, а он вчетверо толще меня.
— Но если он встретит тебя там?
— Я сумею его избегнуть. Притом, что за беда, если он меня увидит? Разве я не свободна?
— Но ты не приглашена.
— Я хожу, куда хочу. А если войду к этому господину, то я буду очень глупа, если не успею с ним говорить, а он будет очень хитер, если успеет скрыть от меня что-нибудь.
— Элеонора, ты жемчужина! Когда ты начнешь?
— Сегодня.
— В день бала?
— Именно. Если молодой человек любит кого-нибудь, эта особа непременно будет на бале. Для кого дают бал, если не для любовницы? А если любовница его там, я вам назову ее прежде, чем пройдет полночь.
— Ты права, — сказала Анриэтта. — Каждое твое слово — правило мудрости. Ну, пока ты будешь действовать, я хочу доставить себе удовольствие следовать за тобой взором. Эта лестница меня искушает. Твой сад темен и пуст, не правда ли?
— Тем более, что синьор Замет будет в отсутствии, Кончино также. Люди будут играть между собой или рано лягут.
— Я пойду и скажу моему отцу, что ты даешь мне урок в хиромантии, что он может воротиться домой и прислать за мной в два часа. Однако сделай вид, что сядешь со мной. Когда уйдет мой отец, ты проскользнешь к соседу, проводив меня прежде в сад и поместив на лестнице. Это будет преинтересно.
— Непременно, и вы увидите праздник, как будто были приглашены.
Анриэтта закусила губы.
— Ты не видишь никакого препятствия, Элеонора?
— Никакого. Но так как надо предвидеть все, я надену мой флорентийский костюм, который так мне идет, и ручаюсь, что он привлечет внимание короля, если он будет на балу.
— Невозможно, чтобы король присутствовал там, — с живостью сказала Анриэтта.
Они были прерваны графом д’Антрагом, который пришел за дочерью. Все случилось так, как обе женщины придумали.
Отец согласится ехать, оставив Анриэтту погруженную в ученые
Только он ушел, Элеонора начала одеваться; она покрыла свои прекрасные волосы наколкой с длинными иглами, надела корсаж, затканный золотом, полосатую юбку и шелковые пестрые чулки. Одетая таким образом, она была хороша тем странным очарованием, перед которым всегда бледнеет правильная красота, и Анриэтта призналась, что никогда более очаровательный взгляд не бросал столько пламени, более опасного для спокойствия мужчин.
Элеонора повела Анриэтту в глубину темного свода и подняла своими маленькими сильными руками лестницу, тяжелую даже для мужчины. Анриэтта влезла на эту лестницу и поместилась так, что спрятала голову под плющом, спускавшимся с вазы, стоявшей на стене.
— Вижу, благодарю! — прошептала она, наклонившись к Элеоноре, которая хотела знать результат пробы.
Завернувшись в манто, прислонившись руками к стене, молодая девушка обещала себе быть терпеливой. Элеонора обещала ей скоро воротиться.
С другой стороны слышалась прелюдия инструментов, блистали огни в аллеях. Ночь была великолепна; первое дыхание весны согрело землю; фиалки, спеша распуститься, посылали свое благоухание из тени, которую они любят. От пламени факелов и цветных фонариков сверкал на конце ветвей первый пушок изумрудных листьев. Вдали сиял дом; стекла походили на зажженные фейерверочные снопы. Толпа гостей мало-помалу наполняла сад. Ужин, приготовленный для танцующих, выказывал свое великолепие в большой зале нижнего жилья. Он походил на один из тех гигантских пиров, которые изображал Поль Веронез. Хозяин, начинавший таким образом, не мог не иметь множество друзей.
Понти, в сумасбродно великолепном костюме, бродил около буфета, точно стоял на карауле; может быть, он оберегал для себя некоторые куски или бутылки.
Эсперанс, свежий и очаровательный, как обыкновенно, обходил гостей и принимал поздравления и приветствия. Лань, встревоженная и ослепленная ярким освещением, следовала за ним, стараясь встретить его ласковую руку. Когда он проходил по аллеям, чтобы отдать приказания или проводить какую-нибудь женщину, которая тихо говорила с ним, говор восторга поднимался на пути его.
Замет также ходил по саду, вычисляя издержки этого роскошного пира. Он отыскал Крильона, который лукаво старался доказать ему, что теперь его станут называть нищим, а Эсперанса Крезом. Замет захотел удостовериться в этом и потом, как другие, приветствовать Эсперанса. Крильон оставил их гулять вдвоем и говорить о финансах. Однако этот разговор стеснял молодого человека, несмотря на его привычку к наивной откровенности. Чем более он признавал себя бедным и неуверенным в своем богатстве, тем более Замет пугался его соперничества. Вдруг Замет вскрикнул от удивления и с волнением выпустил руку Эсперанса.