Прекрасная Габриэль
Шрифт:
— Я им не упрекал, я о нем упоминал.
— Краска бросается мне в лицо. Он меня упрекал в том, что я была доверчива… А я в горести говорила себе: «Если он вооружается этим письмом против меня теперь, когда он меня любит, какое употребление сделает он этому письму, когда перестанет меня любить?»
Новый поцелуй скрыл эту новую каплю яда.
— Неужели вы считаете меня до такой степени вашим врагом?
— Не вас, но на вас имеют влияние, вы слабы для всех, исключая меня, и когда мы расстанемся… О мой милый Эсперанс! Если ваша слабость, если несчастный случай заставит эту записку попасть в чужие руки,
Она растрогалась, говоря эти слова. Эсперанс с восторгом заключил ее в объятия.
— Не опасайся этого письма, — сказал он, — мы вместе его сожжем.
Бедный Эсперанс! Он принял за ангельскую улыбку адскую радость, засверкавшую в глазах Анриэтты, и за сладкий выкуп любви ее Иудин поцелуй! Он стал искать в кошельке записку. Анриэтта протянула руку, дрожавшую от жадности. Вдруг несколько ударов раздались в дверь павильона, и нетерпеливый голос закричал:
— Анриэтта! Анриэтта!
— Это моя мать! — испуганно прошептала девушка. Эсперанс побежал на балкон. Анриэтта остановила его, подумав, что он уносит с собой письмо.
— В мою спальную, — сказала она.
Она толкнула туда молодого человека, заперла дверь и пошла отворить.
Глава 12
ПРИВЫЧКИ ДОМА
В передней было темно, у Марии Туше дрожал голос. Приметив волнение дочери, она промолчала.
— Я здесь, матушка, — сказала Анриэтта, отвернувшись.
— Почему вы не отворяли?
— Я хотела засыпать, я уже почти заснула, но теперь, когда я проснулась, я могу пойти ужинать с вами, матушка.
Говоря эти слова, в нетерпеливом желании уйти и удалить мать от павильона, она тихо подталкивала ее к двери. Мария Туше в свою очередь оттолкнула дочь в сторону.
— Пойдемте к вам, — сказала она, проходя первая.
«Я пропала», — подумала Анриэтта, раскаявшаяся, что не дала Эсперансу убежать.
Мать, бросив вокруг быстрый взгляд, прямо подошла к открытому окну и, приметив внизу караулившего ла Раме, спросила у него, выходил ли кто с этой стороны.
— Нет, — отвечал ла Раме.
Тогда госпожа д’Антраг воротилась к дочери и сказала:
— Где человек, которого вы спрятали здесь?
— Кто? — спросила Анриэтта, и сердце ее сжалось от страха.
— Если бы я знала, я у вас не спрашивала бы.
— Здесь нет никого.
— Я слышала его голос.
— Клянусь вам…
Мать стала осматривать с лихорадочной живостью каждый угол, каждый предмет мебели в комнате, складки занавеси. О величии ее манер уже не было и помину. Не найдя никого, она направилась в спальную. С силой оттолкнув Анриэтту, которая загородила ей дорогу, она вошла. Анриэтта надеялась, что молодой человек искусно спрятался, по обычаю обыкновенных любовников, под кроватью или в каком-нибудь шкафу, но Эсперанс стоял около окна с железной решеткой. Он слышал все и ждал.
При виде этой черной фигуры в сумраке комнаты Мария Туше поскорее схватила кремень и огниво, чтобы зажечь свечу и рассмотреть человека. Эсперанс, видя эти приготовления, смотрел на бледное лицо, расстроенное бешенством, этой оскорбленной матери, свирепая и быстрая расправа которой была ему известна. Анриэтта спряталась за большим креслом. Мария Туше поднесла свечу к лицу
— Что вы тут делаете? — спросила она грозным голосом. — Вы молчите… Тогда будете ли отвечать, по крайней мере, вы, сударыня?
Анриэтта, вне себя от ужаса, закричала:
— Я не знаю этого господина.
— Это, может быть, разбойник? — сказала Мария Туше, раздраженная спокойной красотой Эсперанса.
Благородные, ясные глаза молодого человека устремились на стол, где сверкали бриллианты, и привлекли к ним внимание матери.
— Что это такое? — спросила она с удвоенной яростью. — Я не знала, что у вас есть эти вещи!
— И я тоже не знала, — пролепетала Анриэтта, обезумев от стыда и страха.
Тронутый состраданием, Эсперанс придумал ложь, чтобы спасти честь своей любовницы.
— Вот вся правда, — сказал он кротким голосом. — Я проезжал через Руан шесть дней тому назад. Я увидел там эту девицу и страстно в нее влюбился, хотя она меня не приметила. День был праздничный. Эта девица смотрела в лавке жида на эти бриллианты. Мне пришло в голову купить их, потому что они заслужили ее внимание.
— Я нахожу большой дерзостью с вашей стороны покупать бриллианты для моей дочери.
— Позвольте, сударыня, чувствовать любовь — не преступление, а то было бы преступлением и внушать ее. Я не хотел ни оскорблять, ни компрометировать вашу дочь и следовал за нею очень почтительно до этого дома.
— Для чего? — спросила Мария Туше со своей обычной надменностью.
— Чтобы узнать ее имя и ее звание, о котором я не позволил бы себе спросить ее людей, чтобы найти благоприятный случай передать ей эти бриллианты — не как подарок, а таинственный залог чувств, в которых я хотел со временем признаться ей. Позволительно, кажется, стараться понравиться, когда человек почтителен, когда он старается не компрометировать женщину. Со вчерашнего дня я изучал местность этого замка и привычки его обитателей, а сегодня вечером, думая, что ваша дочь вышла из павильона ужинать с вами, я рискнул — это большая вина с моей стороны, — пробраться к ней, чтобы положить бриллианты на ее стол. Это заставило бы ее задуматься, мне была приятна мысль занимать ее ум, если не сердце. Ваша дочь, которой действительно не было в доме, вдруг воротилась, увидала меня, вскрикнула, я хотел ее успокоить, объяснить ей чистоту моих намерений, когда ваш голос раздался на лестнице. Вот вся правда. Умоляю вас простить меня, а в особенности не обвинять вашу дочь, которая не виновата и страдает в эту минуту от несправедливых подозрений. Я один заслуживаю ваших упреков и смиренно преклоняюсь перед вашим гневом.
По мере того как он говорил, румянец и жизнь возвращались на щеки Анриэтты, она удивлялась присутствию духа в своем спасителе. Роль становилась так прекрасна, что она ухватилась за нее и приняла маску за лицо.
— Да, — закричала она, — вот вся правда!
Мария Туше не далась в обман. Гнев ее усилился, когда она увидала все искусство защиты.
— Вот на какой предлог ссылаются, — сказала она, — в оправдание того, что пробрались в окно нашей дочери!