Прекрасная Габриэль
Шрифт:
— Ради бога! Что случилось? В каком ты состоянии?
Глава 30
СОБАКА И ВОЛК
Вот каким образом Понти употребил свое время. После своего разговора с Эсперансом, мы видели, как он исчез. Однако ла Раме, которому сначала угрожали неприязненные взгляды обоих друзей, вдруг очутился свободен и один с той минуты, как Анриэтта взяла под руку Эсперанса.
Садовник не ошибся: Понти следил с беспокойством за каждым движением Анриэтты и Эсперанса. О чем могли они
Разум ла Раме путался в соединении всех этих интриг. Он не мог следить в одно и то же время за хитрой гениальностью Антрагов, за находчивым гением Анриэтты, и, когда все это усложнилось от присутствия Эсперанса, от пожатия руки, которое ему расточала молодая девушка, от терпеливой угодливости Марии Туше, ла Раме уж ничего не понимал. Граф Овернский, король, Эсперанс, Ормессон, Сен-Дени, Безон плясали, как видения горячки, в его пустом мозгу, и действительно для сил одного человека было слишком много различных впечатлений. Ревности, ненависти, страха и религиозного фанатизма было достаточно, чтоб свести с ума четыре мозга.
Молодой человек прислонился к дереву, как пленник к столбу, и ждал, чтобы свет и спокойствие воротились в его рассудок. Уже одна мысль явилась к нему ясно — подойти к разговаривавшим Анриэтте и Эсперансу, отвезти ее к матери, а с ним вступить в окончательное объяснение. Это намерение нравилось его инстинктам грубого владычества. Анриэтта, побеждаемая опасением огласки, уступит легко. Ее принудит к тому мать. А Эсперансу можно предложить загладить этот удар ножом ударом шпаги, когда он совсем выздоровеет. Вдруг чья-то рука была положена на плечо молодого человека. Он обернулся и увидал лукавое и улыбающееся лицо Понти.
Он во второй раз видел днем это мужественное и странное лицо. В их ночной встрече в Ормессоне темнота мешала им хорошенько рассмотреть друг друга. Сейчас под руку с Эсперансом Понти не было видно сквозь листья.
Так что они виделись лицом к лицу только в лагере и в саду женевьевцев. То, что лицо Понти сказало ла Раме, нельзя было бы выразить и во многих строках, однако это передал один взгляд. Ла Раме обернулся, положив руку на эфес шпаги.
— Я вижу, — сказал ему Понти, — что вы меня поняли сейчас; как приятно иметь дело с умными людьми!
— Милостивый государь, — отвечал ла Раме, — я вовсе не умен и не хочу терять время на то, чтобы стараться щегольнуть своим умом. Вам угодно говорить со мною, я готов.
— Эта фраза стоит всех речей древности, — сказал Понти.
— Но вы не предполагаете, чтобы я обнажил шпагу в двух шагах от дам?
— Это вас стесняет? Стало быть, месье де ла Раме, вы очень переменились с того дня, как мы виделись с вами в последний раз. В тот день вы обнажили нож в присутствии двух дам.
— Кричите громче, — сказал ла Раме со злобным
— Ошибаетесь, между нами не может быть огласки, милостивый государь; мой друг решительно запретил мне это. Между нами будет только немое объяснение. Если же, однако, вы откажетесь следовать за мной, о, тогда я приму сильные меры.
— Повторяю вам, что место дурно выбрано.
— Кому вы это говорите? Я выбрал другое.
Ла Раме вздрогнул.
— Пойдемте, — сказал он.
— Куда же мы пойдем? — вдруг спросил он.
— Вы приметили, — отвечал Понти, — что я сейчас подошел к вам через сад?
— Видел.
— Вы видели, как я бежал и, верно, сказали себе: «Этот Понти не дурак, он приготовляет для меня что-нибудь».
— Я имел эту мысль.
— Я вам повторяю, что вы очень умны. Пойдемте же, не показывая вида. Пойдемте, как два влюбленных; дорогой я вам объясню мои маленькие хитрости.
Ла Раме задрожал, что принужден оставить Анриэтту, разговор которой с Эсперансом дошел в эту минуту до крайней степени воодушевления. Но Понти любезно держал его за руку и вел к монастырским зданиям. Надо было идти.
— Видите ли, — продолжал Понти, — я живу в этом монастыре уже довольно долго, так что успел узнать все закоулки и тайники. Не сумею вам описать, сколько мне нужно было хитрости, чтобы пробираться в кухню, для того чтобы украсть без ведома говорящего брата супы, бульоны, цыплят, которые подкрепляли бедного Эсперанса. Вы отняли у него столько крови!
— Вы могли бы идти без всей этой болтовни, — заворчал ла Раме.
— Это для того, чтобы дорога показалась вам не так длинна. Притом я отвечаю на ваш вопрос: куда мы идем? Мы идем к лесенке за кухней, обогнем капеллу и спустимся в подземный этаж, где находятся дровяные сараи. Успокойтесь, погреба гораздо ниже. Этот монастырь превосходно построен, погреба в три этажа.
В эту минуту молодые люди вошли в коридор, где начиналась лестница, о которой говорил Понти и которую, может быть, наши читатели помнят, потому что по ней спускались говорящий брат и де Лианкур.
Это действительно было место пустое, в которое проходил свет сквозь отдушину внутреннего двора. Ла Раме остановился, прежде чем спустился с лестницы.
— Так как мы идем в это место, — сказал он своему проводнику, — с намерением недружелюбным, то позвольте мне принять предосторожности.
— Какие же?
— Во-первых, я обнажу мою шпагу.
— Как хотите, а я, напротив, оставлю мою в ножнах.
— Потом — вы пройдете вперед.
— О, вы много требуете, милостивый государь! — сказал Понти. — Положим, у вас поскользнется нога, и без всякого дурного намерения вы упадете на меня, протянете руку, чтобы удержаться, и эта чертова шпага, которую вы держите в руке, войдет мне в тело, это огорчит вас и меня. Нет, устроим что-нибудь другое.