Прекрасная Габриэль
Шрифт:
Король знал эту знаменитую особу и поклонился, как человек, умеющий прощать.
— Мой отчим, граф д’Антраг, — продолжал молодой человек.
Отчим согнулся на две равные части.
— Мадемуазель д’Антраг, моя сестра, — докончил граф, взяв за руку Анриэтту, трепетавшую от внимательного взгляда короля.
— Прелестная особа, — прошептал Генрих, который как знаток осмотрел наряд и красоту молодой девушки.
Граф Овернский приблизился к королю с улыбкой.
— Ваше величество, узнаете ее? — спросил он.
— Нет, я
Граф наклонился к Генриху и шепнул ему на ухо:
— Ваше величество, помните понтуазский паром и ту хорошенькую ножку, которая так долго нас занимала?
— Как не помнить? — вскричал король. — Но разве эта очаровательная ножка…
— В тот день, государь, мадемуазель д’Антраг возвращалась из Нормандии и имела честь встретиться в Понтуазе с вашим величеством.
— Вы мне этого не говорили, Оверн.
— Я еще не знал моей сестры.
Во время этого разговора, довольно странного, Анриэтта, потупив глаза, краснела, как земляника. Граф д’Антраг хорохорился, как павлин; Мария Туше с величественной важностью делала вид, будто ничего не слышит, чтобы не стесняться самой и не стеснять других.
Король, которого всегда приводили в упоение прекрасные глаза, вскричал:
— Вы хорошо сделали, д’Оверн, что не поскупились на ваши семейные сокровища, тем более что присутствие этих дам здесь опровергает слухи о Лиге, что очень не шло к именам д’Антраг и Туше.
Пришла очередь родителей покраснеть.
— Государь, — пролепетал д’Антраг, — ваше величество, можете ли подозревать нашу почтительную верность?
— Э! Э! — с улыбкой возразил король. — Во времена междоусобных войн кто может ручаться за себя?
— Государь, — торжественно отвечала Мария Туше, — католический король — король всех добрых французов, и мы совершили четыре лье верхом, чтобы объявить об этом вашему величеству.
— Вот это прекрасно! — весело вскричал Генрих. — Мне нравится этот ответ, он откровенен. Вчера я не годился даже быть брошенным испанцам; сегодня да здравствует король! Vive le roi! Вы правы; если бы мое отречение принесло мне только приветствие прекрасных дам, я радовался бы ему. Сегодня не то, что вчера, похороним вчера, потому что оно не нравилось моим прелестным подданным.
— Да здравствует король! — вскричал с восторгом д’Антраг.
— О, король одним словом завоевывает сердца, — сказала Мария Туше с жеманным видом, который возбудил бы ревность в Карле IX, а сейчас раздосадовал Анриэтту.
— Мадемуазель д’Антраг ничего не говорит, — заметил король.
— Я много думаю, государь, — отвечала молодая девушка с таким взглядом, в сравнении с которым взгляд ее матери был только блуждающим огоньком.
Король, которого все эти любовные стычки приводили в восторг, поблагодарил Анриэтту поклоном более чем вежливым.
— Мне кажется, что мы подвигаемся хорошо, — шепнул граф Овернский на ухо д’Антраг.
Брат Робер, который во время этой сцены все видел,
— Это правда, я забыл голод, — сказал Генрих с любезностью, — пойдемте, милостивые государыни; дорога, должно быть, возбудила в вас аппетит. Мы попробуем монастырского вина.
Антраги чуть не задохнулись от радости при этом приглашении. Гордость, скупость, разврат наполняли радостью все их поры; они воображали уже себя на троне.
— Вот прелестная хозяйка, которая будет нас угощать, — сказал Генрих, указывая на Габриэль, которая, великолепно прекрасная, шла по аллее, залитая солнцем, которое она затмевала.
Сцена переменилась. Антраги побледнели. Анриэтта сделала невольный шаг, как бы для того, чтобы сразиться с подходившей соперницей. Она рассмотрела черты, осанку, стан, руки, ноги, наряд — одним взглядом, замечательным всей ненавистью, и из бледной Анриэтта помертвела, потому что все, что она увидала, было несравненно и совершенно. Испуганный д’Антраг шепнул своему пасынку:
— Это кто такая?
— Боюсь, что это новая страсть короля, — сказал граф, — это д’Эстре, о которой я вам говорил.
— Она также хороша, — прошептал д’Антраг. — Не правда ли? — обратился он к жене.
— Она блондинка, — отвечала Мария Туше с презрением, которое не успокоило этих господ.
Король взял за руку Габриэль и повел ее к столу. Дамы задрожали от бешенства, когда Генрих, вместо того чтобы представить им Габриэль, представил их молодой женщине, которая поклонилась гостям со скромной грацией и со спокойствием, которое привело их еще в большее отчаяние, чем красота.
Король сел, посадив Габриэль по правую свою руку, а Марию Туше — по левую; Анриэтта села напротив, между отцом и братом. Ей оставалась возможность пронзать своими взглядами, как ударами шпаги, эту незнакомку, которая отняла у нее ее место по правую руку короля. Генрих налил себе вина и сказал:
— Я пью за счастье новой маркизы де Лианкур, которая вчера называлась мадемуазель д’Эстре.
Все последовали примеру короля, но Анриэтта даже не дотронулась до чаши губами.
— Надо вырвать этот цветок, прежде чем он разрастется, — шепнул граф Овернский своей матери, между тем как король улыбался Габриэль. — Ускорьте!
— Государь, — сказала Мария Туше, — наше посещение имело двойную цель. Дело шло не только о том, чтобы представить вашему величеству наши смиренные поздравления, но предложить королю наши услуги в ту минуту, когда начинается кампания. Повсюду разнеслись слухи, что ваше величество идет на Париж, а у вас нет ни лагеря, ни главной квартиры, достойной такого великого государя.
— Это правда, — сказал Генрих, еще не понимая цели этой речи.
— Я часто слышала, — продолжала Мария Туше, — от людей, опытных в войне, что одна из лучших позиций около Парижа — это пространство между дорогой сен-дениской и Понтуазом.