Прекрасная Гортензия. Похищение Гортензии.
Шрифт:
Утром она чуть не упала с постели от звонка отца Синуля, и день начался не так, как обычно, а в обратном порядке: она вышла из дому, не успев проснуться, выпить чаю и принять душ, и теперь вот выпила кофе натощак, без чая. Все сбилось в кучу. Она посмотрела в окно, увидела часы на колокольне Святой Гудулы и ужаснулась: «Как, уже десять? Не может быть! Я опоздала!» У нее была назначена встреча в сквере с Джимом Уэддерберном, человеком пунктуальным и любившим рано вставать. К счастью, он не перевел часы на местное время, а по Гринвичу было еще только девять.
— Ну, пока, — сказала Лори, — я тебе вечером позвоню.
И она ушла.
Лори и Гортензия встретились в магазине; Лори покупала некий предмет туалета, весьма облегченный и мандаринового цвета (много воды утекло с тех пор, подумала она, вспомнив, как они впервые обменялись улыбками), а Гортензия покупала точно такой же предмет, только небесно-голубого цвета. Они улыбнулись друг другу, вместе вышли из магазина, вместе свернули за угол, вместе зашли выпить
Лори ушла, а Гортензия застряла на половине тартинки. Не поймите меня буквально: я вовсе не хочу сказать, будто она шла по тартинке и вдруг встала как вкопанная, нет, она просто приостановила процесс поглощения хлеба с маслом и сидела в задумчивости с недоеденной тартинкой в руке.
Она не смогла бы толком объяснить, почему вдруг с нежностью и сожалением вспомнила благословенные времена, когда она просыпалась одна в большой квартире, которая еще принадлежала ей и только ей. Это было после ухода ее любовника Моргана (его настоящее имя было князь Горманской, вы имеете право это знать). Это было до того, как Морган, кажется, разочаровал и обманул ее; да, верно, он разочаровал и обманул ее; он был взломщиком — но его сделали таким не пренебрежение к морали и не материальные затруднения, а природная склонность, обусловленная в генетическом и культурном плане его происхождением. Он родился в далекой стране, где все не такое, как у нас, другая история, другая география, верно, верно, по эту сторону Пиренеев, нет, по ту, а может, это вообще Альпы…
(как вы понимаете, мы вступили в особое пространство романа, называемое «внутренним монологом». Мы как бы уменьшились до микроскопических размеров, сделались невещественными и неощутимыми и в таком виде проникли в левое ухо Гортензии, маленькую мочку которого так приятно покусывать во время любовных забав, и теперь мы путешествуем по ее мозговым извилинам (совершенно очаровательным, как и все у Гортензии; боюсь, от цензурных ножниц господ Правонезнайского и Квипрокво могут пострадать не только детали ее внешности, но также ее мозг и ее мысли). Мы подбираем обрывки мыслей, обуревающих ее в то время, когда она сидит в задумчивости с недоеденной тартинкой в руке, опираясь локтями на столик кафе, пока еще прохладным утром жаркого весеннего дня. Мы подбираем ее мысли и воспроизводим их в стиле «внятного внутреннего монолога», то есть не пытаемся передать несвязности, неточности и отступления от темы в размышлениях Гортензии. Конец пояснения).
Моргана, думалось ей, нельзя назвать просто взломщиком, а каким чудесным любовником он был (ее охватило сладостное тепло воспоминаний), правда, с его стороны нехорошо было красть у нее, да еще ничем не рискуя, пользуясь ее абсолютным, неограниченным доверием и непростительной наивностью, а главное нехорошо, некрасиво было красть у нее туфли правильно она сделала что не простила его и разлюбила когда узнала правду но так или иначе теперь поздно об этом жалеть, она никогда больше его не увидит никогда какое страшное слово она влипла в этот брак а как иначе это назвать именно влипла вот значит какой он брак? вот почему о нем так мало говорится а она попалась в эту ловушку какая тоска муж ревнует да еще без всяких к тому оснований что же мне теперь делать с моей жизнью пропала жизнь, подумала Гортензия и на глаза ей навернулись слезы (обратите внимание, как убывает пунктуация при внутреннем монологе) надо что-то делать надо с кем-то поговорить у нее есть только Лори но Лори утром занята и вообще от Лори можно чего-то добиться не раньше пяти часов вечера надо еще чтобы она поняла в чем дело хотя зачем морочить голову подруге к подругам не пристают со всякой ерундой типа любви брака и пропащей жизни но с другой стороны она должна выговориться она не может больше держать это в себе поворот судьбы сожаления пропащая жизнь сплошные строгости это правда он не должен был уводить у нее туфли и платья ее платья и драгоценности тоже а потом продавать о Морган ты не должен был о Морган ты меня покинул и предал и вот что теперь со мной сталось я замужем за ревнивцем!.. Ее мысли стали двигаться по кругу,
Слезы уже текли ручьем из прекрасных серых глаз Гортензии, они падали на тартинку и в остывшее молоко.
— Ну-ну, Гортензия, — сказала мадам Ивонн, — стоит ли плакать из-за такого пустяка, вы еще увидитесь с вашим возлюбленным.
Гортензия высморкалась в бумажный носовой платок, вытерла прекрасные серые глаза, полные слез, поблагодарила мадам Ивонн и ушла. Она поняла, что ей надо сделать: поговорить с отцом Синулем.
Глава 12
Подготовка к введению в биэранализ
И вот Гортензия вышла за порог «Гудула-бара», утирая слезы, которые все текли и текли, как бывает, когда тоскуешь о невозвратном прошлом; а солнце било ей в глаза. Вначале неуверенно, затем со все возрастающей решимостью она направилась к скверу, хотя только что намеревалась пойти к Синулю. Взглянув на план (рис. 2 гл. 21), мы сразу поймем, что тут налицо противоречие: чтобы попасть к Синулю, надо воспользоваться улицей Закавычек, а для этого, выйдя из «Гудула-бара», свернуть направо, на улицу Отцов-Скоромников. Но Гортензия поступила не так!
Если бы она поступила так, мы попали бы в другой роман, совсем непохожий на тот, что вы сейчас читаете и переживаете. Потому что в романах, как и в жизни, постоянно оказываешься на распутье, и приходится, увы, делать выбор. Иногда не можешь решиться сразу, открываешь скобки и забираешься внутрь, но это весьма небезопасно. Ты знаешь, когда ты вошел в эти скобки, но не знаешь, когда выйдешь оттуда. А может случиться и так, что ты вообще забудешь вернуться: там тебя встретит дремучий лес других возможных приключений и будет манить своими тайнами. Несколько шагов вперед — и опять колеблешься: перед тобой новая дорога и новое распутье. Почему бы не открыть еще одни скобки, скобки в скобках, и так далее? А вернуться назад по этой дороге нельзя.
Мне очень хотелось бы исследовать некоторые из этих параллельных воображаемых миров, и я предложил издателю, несмотря на колоссальную нагрузку, которой бы это для меня обернулось, сотворить целый лес расходящихся и сходящихся, как тропинки, версий, с картой пространственно-временных маршрутов, подробный путеводитель для туристов по вымышленному миру. Вместо того чтобы глупейшим образом печатать одинаковую для всех книгу, нашему читателю, в старых добрых традициях X века (в сущности, это было недавно), когда книги заказывали переписчикам, вручили бы персональный экземпляр. Эта книга не стояла бы на полках. Или же умный книготорговец предлагал бы два варианта: либо покупайте обычный экземпляр, как у всех (конечно, превосходного качества, как и вся продукция данного Автора, пояснил бы он), либо заказывайте персональный, выбранный по «меню» возможных развилок сюжета. Этот экземпляр еще не был бы напечатан. Книготорговец задал бы своему компьютеру параметры той версии романа, которую выбрал клиент, и вскоре книга была бы готова. Отец Синуль заверил меня, что такое возможно уже сейчас, но большие магазины против, поскольку им надо побыстрее распродать огромные залежи компакт-дисков. (Не совсем понимаю, где тут связь, но у отца Синуля есть знакомства в мире книжной торговли, и он утверждает, что все именно так.)
Представляете, как было бы замечательно: Читатель получал бы единственный в своем роде экземпляр, непохожий ни на какой другой; кроме того, сделав выбор, он стал бы участником творческого процесса. Какие перспективы открылись бы для творчества (и для участия в нем). Книгу, которую прочел бы такой читатель, не смог бы прочесть никто другой, даже ее Автор.
Это разнообразие вариантов отвечало бы разнообразию читателей; я полагаю, что читатели разнообразны (если вы купите два экземпляра книги в разное время, они будут различными, компьютер зафиксирует время заказа, и это отразится на книге, предназначенной уже Другому Читателю), но вместе с тем читатели не были бы совершенно обособлены друг от друга, ведь в различных версиях было бы много совпадений (все они были бы написаны мной); они пересекались бы, переплетались, смешивались воедино, либо противоречили друг другу, но не терялись в бесконечной дали, как замкнутые, безнадежно чуждые миры. Конечно, объем работы для меня многократно, быть может, стократно, вырос бы, но это не имело значения: я готов был принести себя в жертву ради усовершенствования романа как жанра. Вы не поверите, но мой Издатель не пожелал слушать об этом долее тридцати семи секунд. Поэтому вы никогда не узнаете, что произошло бы, если бы Гортензия, вместо того чтобы повернуть к скверу, направилась бы прямо к отцу Синулю (впрочем, узнав это, вы не узнали бы того, что узнаете сейчас, того, что произойдет с Гортензией в этом романе, в единственном его варианте, который был написан; проблема непростая, но сейчас мне некогда ею заняться).