Прекрасное чудовище
Шрифт:
Подойдя, он обменивается несколькими предложениями с вновь прибывшим, затем возвращается и открывает дверцу моей машины.
— Я отведу тебя в твою комнату, — говорит он, его лицо становится суровым. — Будет лучше, если ты останешься там до конца ночи.
– Хорошо.–
Рафаэль кивает, затем просовывает руки мне под ноги и поднимает меня с сиденья. Я открываю рот, чтобы возразить, но затем мой взгляд падает на большое темное пятно, окрашивающее гравий у ног Рафаэля. Похоже на разлив моторного масла на подъездной дорожке. Мужчина с винтовкой держит входную дверь открытой, чтобы Рафаэль мог перенести
Кровь.
Я крепче сжимаю шею Рафаэля, глядя через плечо, пока он поднимается по лестнице. Кровавый след огибает тропинку от входа к дверному проему, ведущему в винный погреб, где он исчезает из виду. Я не чужд крови. Людей моего отца часто приходится сшивать вместе у нас дома, обычно на кухне. Но я никогда не видел такого количества этой жизненно важной телесной жидкости в одном месте.
— Что там произошло? — шепчу я, пока Рафаэль несет меня в спальню.
– Пока ничего. Они ждут, когда я начну.
Лунный свет струится в затемненную комнату через открытую балконную дверь, заливая интерьер голубоватым сиянием. Здесь тихо, единственными звуками являются далекий грохот волн о берег и ритм нашего дыхания. Блеск небес отражается в глазах Рафаэля. Это единственное, что я могу ясно видеть, когда его лицо частично скрыто темнотой.
Но даже при скудном освещении невозможно не заметить скопление толстых неровных шрамов на его лице. Одна строка особенно выделяется. Почти три дюйма в длину, он проходит от подбородка к губам и слегка отклоняется в сторону носа, образуя трещину в покрытой щетиной нижней части лица. Есть еще один, почти такой же заметный, начинающийся прямо над его ухом и пересекающий левую щеку ко рту. Он тянет уголок его губ вниз, придавая ему постоянный хмурый вид.
Рафаэль выглядит так, как будто кто-то пытался его подлатать, но сделал это плохо. Помимо основной приподнятой ткани, есть небольшие поперечные шрамы, напоминающие мне железнодорожные пути. Как будто вокруг участков, где были наложены швы, образовались дополнительные рубцы, и теперь его кожа имеет неровный, неровный вид подушки с пуговицами. Находясь так близко к нему, я могу понять, почему люди находят его пугающим. А я нет. Но какие чувства он заставляет меня чувствовать? Это меня до чертиков пугает.
Я кладу кончик пальца на край его губ, там, где начинается еще один выступ приподнятой плоти, и провожу неровную линию к его скуле. Рафаэль не двигается, просто стоит молча, позволяя мне рассмотреть остальные шрамы, портящие его лицо.
– Это после автомобильной аварии?– Я шепчу.
– Вы первый, кто осмелился открыто спросить– , — говорит он. – Нет. Просто операция, которая пошла не так.
– Когда?–
— Около двадцати лет назад.
Я провожу кончиком пальца обратно к его губам, обводя форму нижней. Такой твердый, зловещий рот.
— Пожалуйста, будь осторожен, — говорю я, наблюдая, как легкие тени бегают по лицу Рафаэля.
– Я всегда делаю.– Его глубокий голос грохотает во тьме, и в следующий момент он хватает мои губы своими.
Поцелуй — это еще одно землетрясение. Катастрофическое сейсмическое событие, которое потрясло
Рафаэль закусывает мою нижнюю губу зубами, откусывая ее в последний раз, а затем медленно опускает меня на пол.
— Держи дверь закрытой, чтобы крики не разбудили тебя, — шепчет он мне на ухо.
На следующем вздохе он ушел.
* * *
Закрытая дверь только помогает. Приглушенные крики до сих пор доносятся до меня через балкон. Окна подвала, должно быть, остались открытыми. Я плотнее натягиваю на себя мягкий кардиган и продолжаю кусать ноготь большого пальца.
Пытки как способ получения информации или наказания – не редкость в криминальном мире. Я никогда не был свидетелем этого, но мне не обязательно быть там, чтобы знать, что сейчас происходит на подземном уровне. Рафаэль сам принимает меры агонии или он просит кого-то другого сделать это за него, пока он наблюдает? Даже зная его репутацию, мне трудно представить, чтобы он это сделал. Человек, который оставляет мне рисунки на стикерах, не будет убивать людей у себя дома, верно? Возможно, истории, которые я слышал о внушающем страх сицилийце, преувеличены. Или он такой, каким его рисуют люди, — безжалостный, хладнокровный убийца?
Я приоткрываю дверь спальни и выглядываю наружу. Вокруг никого. Идя на цыпочках по коридору, я изо всех сил стараюсь, чтобы мои шаги были легкими, чтобы половицы не скрипели и не выдавали меня. Слабое эхо хныканья и приглушенных криков, кажется, просачивается сквозь стены.
На полпути вниз по лестнице одна из деревянных ступеней скрипит под моей босой ногой. Я вздрагиваю, оглядываясь по сторонам, опасаясь, что кто-то это услышал. Но в вестибюле пусто.
За исключением старинных бра на стенах, весь свет выключен, что делает пространство зловещим. След крови на полу исчез, за исключением нескольких малиновых пятен тут и там. Избегая остатков, я быстро пересекаю зал и поворачиваю налево к лестнице, ведущей в винный погреб.
Я останавливаюсь перед толстой дверью подвала и смотрю на ручку. Это ошибка. У меня нет никакого интереса быть свидетелем сеанса пыток. Но мои пальцы чешутся повернуть эту ручку. Толкните дверь. Увидеть его. Настоящий он.
Меня охватывает желание взглянуть на его другую сторону. Сторона, которую он мне никогда не показывал. Я хочу знать все о Рафаэле. Нуждаться. Мне нужно знать всю правду о человеке, который вторгся в мои мысли с того момента, как я его встретила. Возможно, видя его в самом чудовищном проявлении, я погаслю это глупое влечение. Возможно, вид крови на его руках заставит меня в следующий раз отшатнуться от его прикосновения, а не насладиться им. Может быть, просто может быть, это нелепое притяжение, которое я чувствую к нему, наконец-то сломается.