Прекрасное далеко
Шрифт:
— Но ведь не это главное…
Мистер Кац хихикает.
— Ну, по крайней мере, это не повредит. Людям нравится слышать хорошие голоса, моя дорогая, но им еще нравится и смотреть на тех, кому эти голоса принадлежат. И когда поет какая-нибудь красавица, они готовы заплатить за билеты гораздо больше. Верно, Лили?
— Да иначе я бы и щеки красить не стала, — со вздохом говорит Лили Тримбл.
— Но… но что насчет моего голоса?
Энн прикусывает губу, и это лишь добавляет ей очарования.
— Конечно, конечно! — восклицает мистер Кац, продолжая
Когда мы наконец выбираемся из темной норы кабинета мистера Каца, мир кажется нам совсем другим местом, полным радостного возбуждения и надежды. Пыль и грязь, осевшие на подолах наших платьев, — это наши пыль и грязь, доказательство того, что мы побывали здесь и сделали то, что должны были сделать.
— Надо отпраздновать твой успех! — восклицает Фелисити. — Я знаю, тебе хочется!
— Да ведь ты вообще была против того, чтобы она пошла на это прослушивание! — напоминаю я.
Наверное, не нужно было этого делать, но самодовольство Фелисити подталкивает меня.
— Я уверена, этот Чарли Смоллз сражен тобой наповал! — веселится Фелисити.
Энн упорно смотрит в землю.
— Сражен Нэн Уошбрэд, ты хочешь сказать.
— Ой, да перестань ты! Сегодня потрясающий день!
Фелисити поворачивает в сторону какого-то незадачливого лавочника, подметающего тротуар перед своим магазинчиком.
— Знаете ли вы, что перед вами стоит новая миссис Кендал? — говорит она, упоминая имя прославленной актрисы.
Мужчина смотрит на нее так, словно она сбежала из сумасшедшего дома.
— Фелисити! — со смехом восклицает Энн.
Она тащит Фелисити прочь, но мужчина отвешивает ей короткий поклон, и Энн мягко улыбается.
Биг-Бен отбивает четыре удара.
— Ох, — сникает Энн. — Нам пора вернуться. Но мне так не хочется, чтобы этот день кончался…
— Так пусть он пока что и не кончается, — заявляет Фелисити.
Мы отправляемся в чайную, чтобы отпраздновать победу. Поднимая стаканы с чуть приправленным имбирем элем, мы пьем за Энн, и мы с Фелисити снова и снова повторяем ей, что она была великолепна. За соседним столиком сидят четыре суфражистки, обсуждающие какую-то демонстрацию перед Палатой общин. На полу у их ног лежат потрепанные лозунги: «Права голоса для женщин!», и на них стоит посмотреть. Они говорят наперебой, со страстью и пылом. Кое-кто из леди, присутствующих в чайной, неодобрительно поглядывает на них. Но другие робко подходят к ним, чтобы взять листовку или задать какой-нибудь вопрос. Одна даже передвигает свой стул и садится за их столик, и они с удовольствием теснятся, чтобы дать ей место; и я вижу, что Энн здесь не единственная женщина, чья жизнь сегодня изменилась.
Когда мы возвращаемся в школу Спенс, я сразу ищу взглядом платок Картика в ветвях ивы под моим окном, но платка нет, и я надеюсь, что Картик все же скоро вернется с новостями.
— Ты видела Энн? — спрашивает Фелисити, когда я вхожу в большой холл. —
— Нет, я ее не видела, — отвечаю я. — Но сейчас пойду поищу.
Фелисити кивает.
— Я буду в своем шатре.
Энн не оказывается ни в одном из ее обычных убежищ — ни в нашей комнате, ни в библиотеке, ни в кухне. Мне известно еще лишь одно место, где можно ее отыскать, — сидящую в одиночестве на террасе третьего этажа, той, что выходит на лужайку и лес за школой.
— Не возражаешь против компании? — спрашиваю я.
Она жестом указывает на широкие перила рядом с собой. Отсюда открывается отличный вид на полузаконченную башню и на остов восточного крыла. Я думаю о том, приходилось ли моей матушке и ее подруге Саре быть такими счастливыми, как мы сегодня. Я гадаю, что могло бы измениться в их судьбе, если бы им подвернулся шанс.
Дует легкий ветерок. Вдали я вижу огни цыганского лагеря. Картик. Нет, я не должна думать о нем прямо сейчас.
— Мне-то казалось, что ты уже укладываешь вещи, чтобы отправиться на мировую сцену, — говорю я.
— Мы не можем уехать до следующей недели.
— Ну, она наступит так скоро, что ты и оглянуться не успеешь. А что это такое? — спрашиваю я, показывая на конверт, который лежит у Энн на коленях.
— Ох, — вздыхает Энн, вертя конверт. — Кажется, я не в силах его отправить. Это письмо моей кузине, я ей сообщаю о своем решении. Я сегодня действительно неплохо выступила?
— Ты была просто волшебна! — говорю я. — Твой голос всех очаровал.
Энн смотрит на лужайку.
— Они захотели меня послушать только потому, что им понравилась моя внешность. И не надо мне лгать и говорить, что о нас судят по нашим талантам и так далее. Это все полная ерунда.
Энн смеется, но ее смех звучит горько.
— Красота — это сила, и моя жизнь была бы куда легче, если бы я была так же хороша собой, как Нэн Уошбрэд.
Энн на самом деле очень мила, но это не то, чего ей хочется. Она не красавица. Хотя иной раз выглядит просто чудесно. Однако ей нужно слышать совсем не это. Но если бы даже я сказала, что она прекрасна, даже если бы я действительно так думала, разве она бы мне поверила?
— Да. Все становится гораздо легче, если обладаешь красотой, — говорю я. — Всем остальным просто приходится стараться как следует, чтобы добиться своего.
Она разглаживает конверт на коленях, и я пугаюсь, что ранила ее своей честностью.
Я сжимаю руку Энн.
— Ты это сделала, Энн. Ты уже изменила свою жизнь. И я скажу любому, кто захочет меня услышать: Энн Брэдшоу — самая храбрая из всех девушек, кого только я знаю.
— Джемма, но как я им все объясню? Мне ведь придется или вечно поддерживать эту иллюзию, или найти какой-то способ заставить их поверить именно в Энн Брэдшоу.
— Мы все устроим. Нам только нужно достаточно магии, чтобы убедить их нанять именно Энн. А остальное сделаешь ты сама, своим талантом. Это твоя собственная магия.