Прекрасное далеко
Шрифт:
— Нет.
Он решительно взмахивает топором.
— Но они могут что-то сделать с моим братом!
— Он взрослый человек.
— Как ты можешь быть таким жестоким? У тебя ведь тоже был брат!
— Был когда-то.
Он опять взмахивает топором, и бревно разлетается на две половины.
— Пожалуйста… — прошу я.
Картик снова оглядывается на восточное крыло, потом кивает в сторону прачечной.
— Не здесь. Вон там.
Я жду в прачечной. Сегодня здесь нет прачек; старое помещение из камня и дерева пусто. Я нетерпеливо шагаю туда-сюда, мимо плиты, на которой выстроились
Наконец приходит Картик. Он останавливается так близко, что я ощущаю запах пота и травы, исходящий от него.
— Ты не представляешь, на что способны Ракшана, — предостерегает он меня.
— Тем больше причин отогнать их подальше от Тома!
— Нет! Ты должна держаться в стороне от Фоулсона и братства. Джемма, посмотри на меня!
Я этого не делаю, и потому Картик берет меня за подбородок и вынуждает взглянуть ему в глаза.
— Если твой брат будет и дальше вести себя так глупо, он будет для тебя потерян. Я не отдам тебя Ракшана.
На моих глазах вскипают гневные слезы. Я смаргиваю их.
— Я видела Амара. В сферах.
Я как будто ударила Картика.
— Где? Когда?
Он разжимает пальцы, и я отодвигаюсь на безопасное расстояние от него, к какой-то ванне.
— В сферах.
— Расскажи мне все! Я должен знать!
Он делает шаг ко мне, но я отхожу за ванну.
— Сначала ты мне поможешь. Устрой для меня встречу с Ракшана, и я помогу тебе найти Амара.
— Это шантаж!
— Да. Я многому у тебя научилась.
Картик изо всех сил грохает по стене кулаком, висящая там стиральная доска вздрагивает и звенит, и я тоже вздрагиваю. Настроение у Картика такое же мрачное, какое бывает и у меня, и вообще он так же переменчив.
— Мне нужно некоторое время, — ровным тоном произносит он. — Когда я обо всем договорюсь, я привяжу шарф к иве под твоим окном.
— Поняла. Спасибо.
Он даже не кивает в ответ.
— Как только мы покончим с этим делом, я уезжаю. Мы больше никогда не увидимся.
Он выскакивает за дверь, и вскоре я слышу, как он рубит дрова. Я выжидаю несколько минут. Этого достаточно для того, чтобы его слова улеглись у меня внутри, как раскаленный свинец, и все тело стало от них тяжеленным.
— Джемма, где ты пропадала? — спрашивает Элизабет, когда я возвращаюсь к столам.
— Леди не обязана сообщать всем, когда ей необходимо уединиться, не так ли? — говорю я.
— Ох! Конечно, нет!
И больше она не говорит мне ни слова, что меня только радует.
Мисс Мак-Клити была права — я во все вношу путаницу и смятение. Я окунаю кисть в яркую желтую краску и изображаю большое радостное солнце прямо в центре ее грязно-розового неба. Если ей нужно солнечное небо, так сделайте одолжение, получите его.
Ко мне бочком подходит
— Я только что подслушала разговор мисс Мак-Клити и мистера Миллера, — с придыханием говорит она. — Пропал еще кто-то из его людей. Они собираются вызвать инспектора, чтобы он во всем разобрался. Как ты думаешь, что с ними происходит?
— Вот уж не знаю, — ворчливо отвечаю я.
Я бросаю осторожный взгляд на Картика, который рубит последние обрезки бревен, безжалостно расправляясь с ними.
Резкий порыв ветра переворачивает горшочек с пурпурной краской. Она выплескивается на холст, уничтожая изображение замка в Пограничных землях.
— Вот не повезло тебе, Джемма, — говорит Энн. — Теперь придется начинать все сначала.
Вечером к нам приезжает инспектор Кент, и хотя из-за него приходится устраивать суматоху и перемещать холсты, сохнущие у камина, мы понимаем, что это вовсе не светский визит. При том, что пропали уже три человека, без инспектора просто не обойтись. Он топает ногами, стряхивая грязь с ботинок, и сообщает, что переговорил и с рабочими мистера Миллера, и с цыганами. Он начинает разговор с младшими девочками, устроив что-то вроде игры в расспросы: кто из них что-нибудь видел или слышал, что-то такое, что могло бы послужить намеком, пусть даже совсем небольшим. Наконец приходит и наша очередь, и нас, старших, загоняют в малую гостиную, с уютной обстановкой и горящим камином. Бригид приносит инспектору чашку чая.
Глаза инспектора обычно светятся весельем, но сегодня он здесь по официальному делу, как представитель Скотленд-Ярда, и его взгляд как будто пронзает меня насквозь, видя все мои ошибки. Я нервно сглатываю и сажусь в кресло. Он вроде бы вполне беспечно болтает с нами о том, как мы провели день, о разных приемах, на которые мы собираемся в ближайшее время, об ожидаемом в школе Спенс костюмированном бале. Он старается нас умиротворить, но мои опасения от этого только возрастают.
Потом инспектор достает небольшой блокнот. Облизнув палец, он начинает листать страницы, пока не находит то, что искал.
— Ага, вот оно. Итак, леди. Приходилось ли вам слышать что-нибудь необычное? Какие-нибудь звуки поздно ночью? Вы не замечали, чтобы пропадали какие-то вещи? Вообще что-нибудь подозрительное?
— Н-ничего, — запинаясь, говорит Энн.
Она грызет ноготь, пока наконец Фелисити не берет ее за руку, наверняка стискивая с такой силой, что кровь перестает доходить до пальцев.
— Мы по ночам спим, инспектор, — говорит Фелисити. — Откуда бы нам знать, что происходит с людьми мистера Миллера?
Карандаш инспектора замирает над страницей. Его взгляд переходит от лица Энн к внезапно соединившимся рукам девушек. Он тепло улыбается.
— Даже самая маленькая деталь может оказаться основательным ключом. И не надо смущаться.
— У вас есть какие-то подозрения? — спрашиваю я.
Инспектор Кент смотрит мне в глаза на секунду дольше, чем это допустимо.
— Нет. Но это лишь добавляет убедительности моей теории о том, что рабочие, находясь под чарами спиртного, забрели куда-то далеко от лагеря, а потом, боясь гнева мастера, предпочли и вовсе не возвращаться. Или, возможно, это попытка поставить под подозрение цыган.