Прелести
Шрифт:
В России подобные действия всегда называли лизанием задницы. В Румынии, видимо, своя мораль. Капралы относились к «вылизыванию» с пониманием и продуманно увеличивали нагрузки таким «почитателям».
Телевизора в секционе не было, газет, разумеется, нам не приносили, поэтому, что происходило за воротами реджимента, для легионеров оставалось кромешной тайной.
Нельзя сказать, что русский капрал взял над нами покровительство, но, по крайней мере, все команды для «тугодумов» дублировались на русском языке. Возможно, этот фактор сыграл главную роль в том, что к концу учебки никто из нас так и не освоил толком французский.
Вечерами
— Видали? Скоро здесь будем… — (имелась в виду, видимо, наша армия) и размахивал флагом перед ничего не понимающими новобранцами.
Наконец, ровно через неделю, следующим этапом нас дополнили до сорока четырёх человек (русаков не прибавилось) и, свозив на обследование в военный госпиталь Тулузы, отправили на месяц в лес, в горы, на так называемую Ферму.
Я добрался до Парижа жарким июньским днём. Доехал на метро до Плаца Клиши и, пройдя пешком по поверхности почти до Ля Фурш, снял номер в относительно недорогом (сто десять франков — одни сутки) арабском отеле.
Сын хозяина — молодой марокканец повертел в руках паспорт, потом посмотрел пристально на меня, что-то вспоминая, и, наконец, поинтересовался, не встречались ли мы где-нибудь раньше? Я напомнил, что уже останавливался в его гостинице, чем очень араба обрадовал.
— Бьян! — заключил он и, поинтересовавшись моей профессией, повёл показывать «шамбр».
— Мелитар, — на интернациональном языке, дабы долго не распространяться, коротко ответил я.
Его мой ответ вполне устроил, он обвёл рукой номер, мол, почти как в казарме, и, выдав ключ, удалился.
Торговый дом «У Вагнера» был закрыт. Дверь на замке, на окнах железные жалюзи. Может, и этот тоже умер? Шуточки…
Месяца три назад в одной из российских газет прочёл статью с броским заголовком: «В Париже арестованы члены русской мафии». Там пространно описывалась какая-то стрелка русских из Франции с русскими из Голландии, где полиция всех и повязала. Зная, какую белиберду могут высосать из пальца журналисты, большого значения статье не придал, но газету с собой в Париж прихватил.
Первым человеком из тех, кого приходилось встречать раньше, оказалась молодая негритянка, знакомая Серёги Татарина. Она работала в магазине, находящемся невдалеке от Торгового дома.
Меня она узнала, но на вопрос: «Где Сергей?» произнесла что-то скороговоркой, из которой я понял лишь слово «полиция».
Тогда пошёл в гости к колдуну Петровичу. Его офис находился в том же переулке, где и магазин Владимира. Причём раньше они друг друга периодически навещали. Настоящее имя Петровича (так, по-русски, его звали только наши) было Пьер. Он предсказывал судьбу, гадал, составлял гороскопы, носил длинные седые волосы и такие же длинные усы и был постоянно одет в чёрный балахон. В его конторе всегда присутствовал какой-то специфический аромат, и играла классическая музыка. Петрович встретил меня по-доброму. Усадил за стол и рассказал жуткую историю ареста Вагнера.
Оказывается, Вагнера взяли прямо в помещении
Арабы из соседнего кафе узнали меня и, приветствуя, подняли руки. Ответил тем же.
В ресторане «Санкт-Петербург», напротив собора Александра Невского, показал русскому официанту фотографии пацанов. Тот их узнал, но ответил уклончиво, что: «Давно ничего ни о ком не слышал».
Вечером бродил по Тракадеро, где мы встречались полтора года назад с Дановичем, и анализировал ситуацию. Потом в гостинице, лежа в постели и попивая из горлышка пиво, принял решение…
Наутро опять пришёл к Петровичу. Тот не был занят работой, по крайней мере, клиентов я не заметил.
— У цитруф Легион? — спросил это с таким акцентом, что Пьер лишь после трёх повторений понял, чем я интересуюсь.
— Лежьё этранже? — несколько обескуражено переспросил колдун.
— Ви.
Он всплеснул руками, усадил за стол, принёс бутылку виски и, вытирая глаза, налил мне и себе по полстакана. Затем поведал историю, как много лет назад он тоже, разочаровавшись в жизни, решил уйти в легион, но не прошёл по состоянию здоровья. Позвонил куда-то по телефону и, разложив на столе план Парижа, показал мне место, где находится реджимент.
Провожая, точно на фронт, Петрович долго тряс руку, обнял меня и в конце протянул пятидесятифранковую купюру, мол: «Возьми, пригодится».
— Мерси боку, Пьер. Оревуар.
— Орвар, Андре…
Я доехал до нужной станции метро и на поверхности, напоследок зашёл, выпил в один из баров.
Возле КПП воинской части подошёл к солдату срочнику, облачённому в чёрный берет французской армии.
— Легион этранхер?
— Пардон? — сразу не понял он.
Показал вокруг руками, типа, где этот ваш хвалёный легион?
— А… Лежьё этранже?
— Да, то есть ви.
Солдат проводил меня в глубь территории и передал крепкому капрал-шефу, теперь уже в зелёном легионерском берете.
— Националите?
— Русский.
— Добже, — сразу перешёл на польский язык капрал-шеф. — Давай пашпорт и мешкай тутай.
Отдал оба паспорта, сел на стул, вытянул ноги и расслабился. Прибыл.
Глава 33
Мне форму новую дадут,
Научат бить из автомата.
Когда по городу пройду,
Умрут от зависти ребята…
Ферма. Это конечно не животноводческая ферма, но что-то общее, несомненно, существует. Нас выгрузили из двух покрытых брезентом военных грузовиков высоко в горах, рядом с двухэтажным, длинным домом и естественным полигоном в виде лесного массива. На первом этаже — помещения сержантского состава, учебный класс, оружейная, столовая, душ. На втором — казармы. Спали в спальных мешках, безо всяких постельных принадлежностей.
Бегали очень много. Стреляли пореже. Ели ещё реже, хотя поначалу наедались вполне. В первые дни капралы постоянно предлагали добавку. Многие не отказывались. Ближе к концу фермы оказалось, что количество пищи строго нормировано и рассчитано ровно на месяц. Пожалели, что поддались на уловку командиров и слопали почти всю норму раньше срока. Это те, кто лопал, а те, кто не брали добавку, пожалели вдвойне и озлобились на первых.