Прелюдия. Рассказы из жизни
Шрифт:
Раньше несколько раз приходилось здесь бывать по работе, поэтому просьба отвезти в субботу на ферму, для того чтобы взять анализы у больных животных, не вызвала подозрения. Однако мне не повезло, потому что в одном из соседних домов была свадьба, поэтому пришлось затаиться в ближайших кустах, дожидаясь момента, когда гулянка перейдет в последнюю стадию. Было противно на душе: я, двадцатишестилетняя женщина, признанный, авторитетный специалист, должна прятаться в мокрых кустах, чтобы подчиненные не узнали о будущем внебрачном ребенке, потому что сразу же пойдут сплетни, от которых не отмыться, наверное, и за полжизни.
Этот пьяный мужик, казалось, за частоколом слов хотел спрятать свою растерянность. Однако я находилась в еще более глупом положении и лихорадочно пыталась придумать более-менее правдоподобную версию моего странного пребывания далеко от дома этим субботним вечером.
– Нет, у меня здесь…
– А дошло! Звиняйте, я забыл про свадьбу. Вот что значит уважение: приглашают уже и на чужие села! Можно позавидовать. Разрешите проводить, а то какому-нибудь пьяному всякое может прийти в голову.
– Так это я должна и вас бояться, – я через силу засмеялась.
Однако молодой мужчина обиделся:
– Да я за вас, Анна Игнатьевна… Для вас я…
Дрожащими руками он чиркнул спичкой, и я узнала молодого тракториста, которого иногда видела на улице. Закурив, он продолжал дрожащим голосом:
– Да мы же с вами соседи. Знали бы вы, как моя мама про вас хорошо говорит! Аркадием меня зовут, встречались по работе, хотя кто вы, а кто я?!
Как-то незаметно мы вместе прошли уже солидный отрезок, когда вдруг выглянула луна. Я отметила его широкие плечи и пышную шевелюру, однако азиатские скулы несколько портили общую картину. Да меня он не мог заинтересовать и в более благоприятные времена, однако, вероятно, так уж женщины устроены, что нас преследует подсознательный страх остаться без мужской поддержки, особенно в таком интересном положении. Вот почему я поддерживала разговор, насколько это было возможно…»
Василий так глубоко окунулся в непростые фрагменты маминой жизни, что очнулся только от резкого запаха дыма. Подойдя поближе к крыльцу, Василий расшифровал его как запах жареной рыбы и еще чего-то, наверное, местного. Ссутулившийся мужик с самокруткой в зубах чистил рыбу. Он не сразу заметил Василия, поэтому какое-то время продолжал себе под нос насвистывать простенькую мелодию. Потом уставился на гостя:
– От Кольки? Наконец-то! А то я здесь уже совсем перешел на речной и лесной корм.
Василий окончательно убедился, что этот засушенный, почти коричневый человек и есть Аркадий, когда увидел, что за седовато-желтой грязной щетиной явственно проступают скулы.
– Нет, я не от Николая.
Видя, что Аркадий напрягся и начал лихорадочно возиться со своей потухшей сигаретой, Василий вытащил пачку и протянул ему.
–
Он попытался открыть, однако трясущиеся руки его подводили. Пришлось Василию помочь ему.
– Оставьте себе всю пачку.
После глубокой затяжки, вызвавшей клокотанье и даже присвист в хилой груди, Аркадий прищурился:
– Говоришь, что не от моего Кольки; сигаретами дорогими угощаешь, а чего от меня хочешь – не пойму. Что тебя занесло в мое подворье?
– Можно присяду? Меня зовут Василий. Я хотел с вами поговорить о прошлом, потому что только вы можете мне дать определенную информацию.
– А что, я кому-то чего-то задолжал?
– Да нет! Наоборот, я ваш должник, причем большой.
Аркадий даже отодвинул свою табуретку, пытаясь охватить глубинную сущность такого неожиданного заявления.
– Вы знали мою маму. Помните Анну Игнатьевну, зоотехника, которая в бывшем совхозе «Большевик» работала в пятидесятые годы?
В давно потухших, когда-то голубых глазах, покрытых туманной пленкой, включился какой-то внутренний фонарик. Он слегка приподнялся, прищурился, внимательно рассматривая лицо Василия.
– Неужели – сын Игнатьевны?
«Во время нашего вынужденного совместного путешествия Аркадий все время говорил, хотя это было не очень характерно для обычного тракториста. Наверное, боялся пауз, к тому же все заметнее проявлялось действие алкоголя. Аркадий все чаще в свою хаотическую речь вставлял комплименты: «Как моя мама хотела бы, чтобы вы были ее невесткой. Я-то понимаю, что это вряд ли…» А я все больше молчала, размышляя о своем».
– Да, уважал я вашу матушку. Даже больше – нравилась она мне. Сейчас уже можно признаться. Однако шансов у меня не было никаких! Она была ученая, при серьезной должности, а я еле семь классов осилил. Промасленный тракторист не был ей интересен. Но сейчас с удовольствием поговорил бы с ней.
Василий поставил на стол плоскую бутылку коньяка:
– Мамы нет уже два года.
Аркадий застыл на пару мгновений и вдруг как-то неуклюже махнул рукой перед глазами, как бы избавляясь от паутины. Потом вытащил из-под тряпья пару стаканчиков, которые оказались разными, и виновато посмотрел на Василия.
– У меня тут гостей не бывает. Уже и не вспомню, когда последний раз заходил кто-то. Сосед ближайший какой-то странный, с довольно мутной биографией. Сидел, наверное, если судить по наколкам. Я, честно говоря, побаиваюсь его. Чудно: волка или кабана дикого не страшусь, а как уставится он своими зэковскими зенками – холод по спине.
Выпил, причмокнул.
– Вещь, конечно, но я к своей привык, – и он, крякая, начал рыскать в древней тумбочке, покрытой пышными разводами трещин.
– Не надо, дядя Аркадий. Пока хватит, а потом попробуем и вашу домашнюю.
– Ты не думай! Она у меня – ого-го! Ваш коньяк с красивыми звездами не докажет!
Василий вспомнил, как долго мечтал об этом моменте, когда сможет неспешно заполнить всю недосказанность маминой зеленой тетради. Теперь же любопытство сменилось страхом в ожидании невозможного знания. Кроме того, его долгожданный источник, это высохшее, неизвестно на чем держащееся тело, не выдержит больших доз. Однако пока посветлевший лицом и даже несколько приободрившийся Аркадий заговорил вполне связно: