Преображение миллионера
Шрифт:
– С того времени, как я научился ходить, мой отец брал меня с собой в офис. Он хотел пораньше приучить меня вести дела. Хотел, чтобы я полностью осознал, что однажды вся империя Хантеров ляжет на мои плечи. Мне нравилось. Поскольку он жил и дышал компанией, я чувствовал, что так становлюсь ближе к нему. И в то время я делал все, чтобы угодить ему. Что угодно, чтобы услышать скупую похвалу от человека, который так редко себе это позволял.
Она встречала Эндрю Хантера дважды в жизни. Высокий. Представительный. Красивый. Найл унаследовал лучшие черты от своего ирландского отца и
– Когда я стал постарше, то начал проводить больше времени в студиях звукозаписи. Тамошние музыканты... – он покачал головой, и в его монотонный, холодный голос закрались нотки тепла, – они были великолепны. Такие талантливые. И щедрые по отношению к сыну владельца. – Найл иронично улыбнулся. – Я взял в руки скрипку, когда мне было десять. Музыка просто пришла ко мне. Когда мне исполнилось двенадцать, я уже мог влегкую играть сложные пьесы. Один музыкант назвал меня прирожденным талантом. Сказал, мой отец будет гордиться таким талантливым сыном, как я. – Его улыбка искривилась во что-то темное, уродливое. – И я был достаточно глупым, чтобы поверить ему. Однажды днем я заявился в отцовский офис, в восторге от новой, только что разученной песни. «Ирландская прачка». Я никогда не забуду этого. Он сидел за своим столом, и я подбежал, сказал «послушай» и начал играть.
Найл обернулся, все еще пряча руки в карманах и глядя на нее. На его лицо и в его голос снова пробрался лед. Но его глаза...
– Когда я закончил, я стоял там, широко улыбаясь, потому что получилось безупречно. Пару секунд я даже не замечал его ярости. Тогда-то я понял, что он был не один. Я не только нарушил основное правило не вмешиваться в дело, но и опозорил его. Он вытащил меня из офиса и начал орать о том, как я грубо пренебрег его правилами, унизил его своим «любительским пиликаньем».
«Ты же Хантер, черт побери. Мы производим музыку, зарабатываем на ней. А не играем ее, как любой дурак».
– Он никогда больше не брал меня с собой в офис. Почти год я не играл. Пока мы не переехали в Бостон, а он остался в Дублине. И даже тогда, только когда не слышал. Пока не появился Майкл, – мужчина помолчал, – и ты.
Ее глаза обожгло от слез за отвергнутого, обиженного малыша, который стремился заполучить отцовское одобрение, но его жестоко обломали, чья радость была украдена безразличными, равнодушными словами и уязвленной гордостью. Слезы подступили за мужчину, который нашел в музыке успокоение, но это все равно его связывало. Который все еще боится разделить эту скрытую часть своей души с другим человеком. Который все еще боится быть отвергнутым.
– Сыграешь для меня?
У нее перехватило горло. Хлоя просила о чем-то большем, чем просто песня, выступление. Она просила, чтобы он пошел на риск из-за нее. Просила его отпустить прошлое.
Она просила его о доверии.
И когда он коротко кивнул, Хлоя опала на кровать всем телом. Важность
Найл подошел к чехлу, и спустя мгновение в его руках оказалась великолепная скрипка. От него исходило благоговение. Тихое удовольствие и покой смягчили его рот, осветили его взгляд, когда он сел на кресло и быстро настроил скрипку. Спустя еще мгновение мужчина поднялся, поставил широкий конец инструмента под подбородок и опустил корпус на свое левое плечо и ключицу. Его левая рука нежно зажала гриф, пальцы приняли нужное положение, приготовившись играть.
Взяв смычок, он выгнул бровь.
– Что ты хочешь послушать?
– «Ирландскую прачку».
Песня, которую он играл в офисе своего отца. Песня, которая должна была принести ему похвалу, а не насмешку.
После секундного молчания Найл поднял смычок и провел им по струнам. Через мгновение комнату заполнила оживленная мелодия, в воздухе затанцевали приятные звуки, побуждающие хлопать в ладоши и топать ногами в такт. Девушка не могла не улыбнуться. Его опытные руки не подвели. Ни одна нота не сфальшивила или не удалась. Песня перенесла ее в прокуренный ирландский паб, где слышался стук капель холодного дождя по крыше, а внутри переплетались вокруг гостеприимного огня смех, пиво и музыка.
Последняя нота дрогнула в воздухе, и Найл перешел к красивой балладе, которая заставила ее расплакаться. Мелодичная, почти грустная песня пробралась ей в сердце и сжала его. А Найл... он никогда до этого не выглядел таким красивым, когда его глаза были закрыты, губы приоткрыты, его высокое, стройное тело слегка покачивалось в такт музыке. Это был человек, которого он скрывал от всего света – нежный, чувствительный мужчина. Творец.
Когда он опустил смычок и поднял ресницы, Девушка даже не потрудилась спрятать мокрые дорожки на своих щеках. Ему нужно было увидеть ее реакцию. Увидеть, что для нее он – его страсть – был удивительным.
– Эти слезы – хороший знак, правда? – поддразнил мужчина с ярко проступившим ирландским акцентом. Будто он скрывал более глубокие чувства за мягким подшучиванием.
– Ты прекрасен, – прошептала она. – Ты и твоя музыка.
Удивление проступило на его лице, чтобы потом смениться свирепостью, от которой у нее перехватило дыхание.
– Спасибо, – прохрипел он. Простое слово, но, оказывается, совсем не лёгкое.
– Спасибо тебе, – сказала Хлоя в ответ. Притянув ноги под себя и скрестив их, она спросила. – Как называлась вторая песня?
– «Без ночи».
Возможно, поэтому песня нашла в ней такой отклик. Когда нет ночи, день или время с любимым человеком не имело конца. Девушка вздрогнула, обняла себя. И, возможно, поэтому в песне было немного грусти. Потому что время всегда проходит, всегда приходит к завершению.
– Сыграешь еще? – спросила она.
Найл кивнул, и, когда его музыка наполнила комнату, Хлоя опять позволила ей унести себя в край таинственных изумрудных холмов, волшебства, трагических битв и обреченной любви.