Пресечение вселенных. Книга 3. Око Мира

Порохова Зинаида

'Царство Небесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своем. Когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы и ушел. Когда взошла зелень и показался плод, тогда явились и плевелы. Придя же, рабы домовладыки сказали ему: господин! не доброе ли семя сеял ты на поле твоем? откуда же на нем плевелы? Он же сказал им: враг человека сделал это. А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдем и выберем их? Но он сказал: нет – чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними и пшеницы. Оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в снопы, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою'.

Ему эта притча не понравилась. Витя был уверен – Иисус не мог одобрить такую глупость – чтобы хозяин оставил на своём поле плевелы, угнетающие пшеницу. Это люди приписали Иисус подобные слова – чтобы оправдать свои беззакония и получить право на пороки и лень. Мол, бог всех терпит и всем Солнце греет. А потом, став разведчиком, Виктор Иванович часто вспоминал эту притчу. И боролся с плевелами, как мог, выпалывая их с поля жизни. Он считал, что Иисус, если б он и вправду пришёл на землю, вёл бы себя совсем по-другому. Не принёс бы себя в жертву неблагодарному человечеству, предавшему его, несмотря на все чудесные исцеления, а обновил бы это самое человечество. И начал бы всё заново. Но не с нуля, как это произошло после потопа, устроенного разъяренной небесной канцелярией, а с отделения зёрен от плевел. И не с уничтожения неполноценных особей, исходя из их физического совершенства или национального принципа, как это пытался сделать бесноватый Адольф Гитлер. Иисус, приняв за норму внутренние совершенства личности, мог бы бережно отделить в человеческой цивилизации высокоморальных от аморальных, зёрна от плевел. Он же бог и вполне мог сделать это, не повредив зёрнам. Ничего ценного в плевелах нет, как это подтвердили две тысячи лет, прошедшие после его распятия и распространения христианства. Чаще даже само христианство порождало плевелы – Крестовые походы, Инквизицию, религиозные распри. На Земле должна остаться только пшеница и её зёрна. Люди нравственные, умом, обладающие развитым сознанием. А сорняки должны прекратить коптить смрадным влиянием этот чудесный

мир.

Кто-то скажет – вот ещё один диктатор. Но это не так. Виктор Иванович никогда не стремился к личной власти – ни к политической, ни к административной, ни к относящейся к духовной сфере. Его интересовал итог. Поэтому он искал возможности влиять на власть, управляющую людьми. На атмосферу власти. На отделение зёрен от плевел. А где во времена развитого социализма в СССР можно было повлиять на этот процесс, используя для этого любые доступные средства, не опасаясь последствий и не завися от личностей? Только в Конторе. В этой самой таинственной и мощной структуре государства, не подотчётной никому. Перед Конторой трепетали даже генсеки и политбюро. Поэтому Виктор Иванович, честно пройдя всю карьерную цепочку – от учебных классов разведшколы до руководящих кабинетов, занял в этой структуре самую выгодную ступень: стал первым заместителем Главного. В его руках была и власть, и средства, и все ниточки политики и государства. А в случае чего, своей головой отвечал не он, а глава этого, обладающего, практически, неограниченной властью, ведомства. Он пережил не одного такого Главного. Потому что всегда умел быть нужным. Без него любая голова или глава – старая и новая – была, как без рук. И часто он делал так, что даже его правая рука – согласно евангельскому совету – не знала того, что делала левая. Не говоря уж о голове. Главе. Но был один момент, который очень огорчал Виктор Ивановича – полномочия его и Конторы ограничивались, в основном, рамками СССР. И с некоторых пор он очень хотел взять в свои руки и мировые ниточки. Чтобы влиять не только на процессы, происходящие в этом государстве. А оно, закосневая в устаревших формах правления, всё более теряло поворотливость и темпы. И этому реакционному монстру, чтобы далее двигаться по пути прогресса, надо было слиться с прочим человечеством. Монстр – СССР – должен был развалиться. И задача эта была по плечу только титану. Возможно, Виктор Иванович – невысокий, плотный, слегка лысеющий чиновник – и был таковым. Титаном в тени. Кукловодом в тени системы. Её же порождением. И тогда Виктор Иванович поставил своей задачей сдвинуть этого колосса на глиняных ногах, подтолкнуть его в пропасть. Вместо него должно было возникнуть нечто мобильное и прогрессивное. Это именно он первый приложил свою руку к началу крушению социалистической империи, не оправдавшей его надежд. Потому как эта проржавевшая и косная система основательно подавляла свободное развитие той личности, которую он столь ценил – зёрен. Индивидуумов, интеллектуалов, вершины творения. Этот колосс давил, гасил гениальные проявления свободной личности, стоял на пути у прогресса. Виктор Иванович поначалу осторожничал. Он поначалу лишь слегка приоткрыл железный занавес, сделав перестановку кадров в верхах, умерив давление всей системы на свободу проявления личности и снизив жёсткость механизма наказания – судебного и карательного. Подспудно, нигде не засветившись, через своих людей, он изгнал страх и безынициативность из общества. Благо – Сам слегка впал в маразм и ничем уже особо не интересовался. Однако это были лишь небольшие послабления, не затронувшие общую атмосферу социалистического общества. Гайки были закручены слишком жёстко. И заржавели, прикипели. Их надо было срезать к чёртовой бабушке совсем. Поскольку, как показала жизнь, эта схема общественного устройства была абсолютно нежизнеспособна. Она растила в основном плевелы – вялых, безынициативных, запуганных людей, ни к чему не стремящихся, радеющих лишь об одном – не высовываться из массы. И все потихоньку приворовывали. Конечно, начав рушить прогнившую систему, Виктор Иванович знал, что рано или поздно всё здесь развалится, ухнет в тартарары – там голова, там ноги. Как и положено глиняному колоссу. Но он не предполагал, что она настолько прогнила и что это произойдёт так быстро, а главное – что этот процесс затронет и саму Контору. Ему всегда казалось, что она нерушима. Но она рухнула, как и всё, что было создано этим коллективом безынициативных людей. Слишком сросся этот конгломерат. И Виктору Ивановичу стоило немалых усилий сохранить хотя бы частичку Конторы, которая потом и возродилась под новой вывеской. Как Феникс из пепла. Потому и букву 'Ф' в аббревиатуру вставили. А задачи и методы… Чего мудрить – они остались прежними: защищать государство не столько от внешнего врага, сколько от внутреннего. И держать бесконечную круговую оборону. Быть государством в государстве. Виктору Ивановичу не нравилось и то… общество, которое возникло на месте прежнего. Оно было ничем не лучше прежнего. Плевелы разрослись ещё больше, а свобода личности проявилась каким-то уродливым образом. Основой и мерилом успеха стали деньги. В верха полезла какая-то мразь. Расцвела наркомания, сексуальные извращения, стали нормой беспринципность и хамство. А мозги, те, что ещё чего-то стоили, потекли за рубеж. Виктор Иванович с отчаянием наблюдал за ядовитыми плодами перестройки и скрипел зубами. Ему казалось, что с волной перестройки унесёт в пропасть именно полову и плевелы, а не последнюю пшеницу… Такое г…не тонет при любом строе. Он с отвращением наблюдал, как по родным просторам носилась мутная волна перемен, баламутя по гнилым закоулкам всё отребье, и вынося его к вершинам власти: 'Кушайте, господа!' Виктор Иванович не хотел есть этого блюда, но приходилось. И иногда он даже с теплотой вспоминал прежние времена, такие… предсказуемые. Хотя и там было полно тех же уродов и тех ещё плевел. Но не до такой же степени исчадий ада, прости господи. С этим надо было что-то делать. Довершать начатое. Но как? И на этот раз он решил пойти нетрадиционным путём. В прямом и переносном смысле – менять не людей, а их место под солнцем. Не захотел Иисус это делать, сделает Виктор Иванович.

Глава 4. Первооткрыватели

Минула суета, связанная со сборами всех участников экспедиции в нужном месте – у ангара с батискафом. Минули переклички, прибыли последние опоздавшие, были успешно решены все проблемы по размещению грузов и членов команды. Неразбериху усиливала суета штата механиков и регулировщиков, ещё раз прогнавших свои тесты по всему оборудованию. И вот всё готово к старту. Было очень необычно, что экспедицию пришла провожать целая толпа моллюсков из высшего руководства Итты и Учёного Совета. Впрочем, не каждый же день на планете осваивают глубины, в которых ещё не ступала нога моллюска. Как водится в таких помпезных проводах – представитель Совета Итты произнёс в эфир радостное напутственное слово. Затем все эти, обычно очень занятые чиновники, обошли членов экспедиции и каждого ободряюще похлопали по плечу. Даже Лану и её друзей, чем они несказанно загордились. А пара телеоператоров засняла всю эту торжественную чепуху, транслируя её на обще планетные каналы и делая запись для героического архива. Всех уверяли, что этот спуск – весьма значительное для планеты событие.

'Белое пятно в науке… Впервые за много тысяче витковую историю… Лучшие учёные планеты… – на этих словах Сэмэл прямо-таки раздулся от гордости, – Таинственная загадка Мирового Океана… Уникальная правительственная программа… Надежда иттянской цивилизации… Первооткрыватели бездны…'

От этих восторженных эпитетов в клюве членов экспедиции будто возникали сладкие маниоки. И захотелось поскорее спрятаться от всей этой шумихи в бездну. Хотя до этого момента они немного боялись туда спускаться. И все были даже рады, когда надёжные люки батискафа захлопнулись, изолировав их от суеты. 'К чему весь этот шум, если мы ещё ничего не сделали и не открыли?' – удивлялась Лана. Хотя и понимала, что в эту экспедицию вложены немалые средства и интеллектуальных усилий, многократно превышающих те, что необходимы для создания новой модели космического корабля, отправляемого на неизведанную планету. И от них теперь многого теперь ждут. Придётся оправдывать доверие. Она гордилась Правительством Итты, понимающим важность этих научных исследований. Хотя можно было бы понять это и раньше – не удержалась она от шипа беджа… И вот огромный батискаф слегка – первый и единственный раз – качнулся и начал свой эпохальный спуск в неведомые глубины. В бездну Мари-Каны. *** Поначалу ничего особенного не происходило. И друзьям студентам всё казалось довольно банальным. Как будто они направлялись на обычном общественном гидробусе в соседний город. В иллюминаторах проплывали знакомые морские обитатели, а плавно снижающийся отрог горы, вдоль которого происходил спуск, украшали привычные водоросли. Учёные, тихо переговариваясь, склонились над своими приборами, уже регистрирующими показатели наружных датчиков и замеров. Научная аппаратура добросовестно брала пробы. Учёные сосредоточенно что-то отмечали в своих планшетах. Даже археолог Вотэн нашёл себе занятие – вместе с почтенным доктором Донэлом они обсуждали анализы наружных проб грунтов и о чём-то тихо спорил. Всё это очень напоминало заурядные институтские лабораторные рейды. И Лана с Танитой и Сэмэлом очень скучали бы, если б почтенный доктор Донэл, капитан экспедиции, не поручил вести наружное наблюдение. И теперь они переходили от иллюминатора к иллюминатору, будучи уверенны, что от них просто отмахнулись. Ну, что необычного можно заметить в этом обычном пейзаже. А ведь почтенный доктор Донэл именно это им велел искать за бортом необычное. – Мари-Каны это белое пятно в научных знаниях о нашей планете!' – напыщенно процитировал Сэмэл навязший в ушах лозунг провожающих экспедицию. – Теперь я понимаю, почему сюда никто не хотел спускаться! Пятно-то довольно скучное. Ничего необычного! Лана вздохнула: – Ага! И в пределах видимости нет ни одной пещеры с древними табличками! – А мне тут нравится, – заявила Танита. – Давно так не отдыхала: никаких тебе курсовых, тестов и заданий. Дома б тоже нашла занятия. С малышнёй гулять, у которой тут же организуются каникулы. А тут – свобода! Знай, поглядывай. – Ага! – недовольно буркнул Сэмэл, стуча в окно иллюминатора пучеглазой ламинье, рассматривающей их компанию с явным осуждением. – Вон у кого свобода, а мы – узники. Хоть бы и нас выпустили погулять. Я даже с малышнёй согласен. – Чего это тут нам велел высматривать почтенный доктор Донэл? – с недоумением всмотрелась в иллюминатор Танита. – Что-то необычное? Видать, не скоро мы его чем-нибудь порадуем. – Ну, мало ли, – протянула Лана. – Что-то могло из транспорта упасть. Или древние поселения. По крайней мере, она нечто подобное и искала. Так прошло двое суток. Замеры и пробы, а также периодические вылазки учёных наружу – на мини-батискафах и в скафандрах – сильно замедляли движение вниз. Студенты пытались тоже к ним присоседиться, побродить по уступам Борео, но их просьбы дружно игнорировали – не до выгуливания студентов, у них идёт серьёзная научная работа. И молодёжь так и торчала у иллюминаторов, как наказанные дети, высматривая невесть что. И чувствуя себя лишними. Лана, записываясь в экспедицию, полагала, что они с друзьями будут

помогать ему в научных изысканиях. Но он, погружённый в свои заботы, казалось, забыл о них. – Зачем их сюда взяли?! Что они понимают в исследованиях? – брюзжал вечно недовольный всем досточтимый профессор биологии Боэн, обращаясь к Донэлу. – Только под руками путаются! – Пусть учатся! Я поручил им вести визуальные наблюдения. Это тоже важно, – отмахивался тот. – Смена поколений. Эстафета знаний. – Я пока ещё не скоро собираюсь на планету пенсионеров Ламиту! – буркнул досточтимый профессор Боэн. – Обойдусь и без эстафет! Но ему никто не возражал. Боэн есть Боэн – не с капитаном Донэлом поскандалит, так со своим коллегой досточтимым профессором Пауэром, не с ним, так ещё найдёт на кого побрюзжать. Но все терпели его чудачества – за великолепные знания и умение взбодрить резким словом и активизировать окружающих, что тоже немаловажно. Но вот наступили четвёртые сутки спуска. И новостей, разогнавших академическое спокойствие, наконец, появилось в избытке. Батискаф уже спустился на невероятно большие глубины. Таких отметок на Итте не достигал ещё ни один моллюск. Это было волнительно. Качество проб, взятых снаружи, и показатели приборов, которые до этого снижались постепенно, изменились резким скачком: снизилась температура за бортом, повысилось давление, уменьшилось содержание кислорода, добавились новые элементы и газы, обитатели вод и растения почти исчезли, почва резко оскудела. Учёные брали пробы теперь практически безостановочно, сосредоточенно занося в журналы и таблицы, составляя графики и диаграммы, и обмениваясь короткими взволнованными репликами. Работало множество наружных видеокамер, снимающих ландшафт и всё, мимо чего проплывал батискаф. Выдвижные руки брали пробы, бережно выкапывали образцы флоры, помещая их в специальные контейнеры, приборы сканировали пустоты и пещеры в скалах. И это была пока только первая часть исследований бездны. Основная работа будет на дне впадины – в Мари, которая располагалась по одну сторону от горного массива Борео, разделяющего Мари-Каны на две части. Все участники экспедиции сидели у экранов и приборов, как прикованные. И лишь иногда, не выдерживая, всматривались в мониторы наружных видеокамер. Как там? А некоторые даже на это не отвлекались, намереваясь просмотреть записи позже. Сейчас им не терпелось взглянуть на глубинные процессы, царящие во впадине, через призму научного видения. И только Лана, Танита и Сэмэл имели возможность вволю любоваться окрестностями и наблюдать за спуском через иллюминаторы, расположенные с разных сторон батискафа в концах коридоров, звездообразно отходящих от главной командной рубки. – Но что именно – необычного – нам искать? – продолжала недоумевать Танита. – Тут всё необычно. Мы – первые разумные моллюски, взглянувшие на эти глубины. Мы сами – необычные для обитателей этих мест. – Он сказал, что полагается на нашу интуицию, – ответил Сэмэл. – Вот ты даёшь, Танита! – воскликнул он. – Если б почтенный доктор знал – что искать, он бы так и сказал тебе. Вникни в ситуацию: он тоже здесь никогда не был. Откуда он может знать, что тут можно найти? – Зануда ты! – буркнула Танита и отправилась к другому иллюминатору. А Лане и сладких маниок не надо, только б глазеть на всю эту невидаль. Она и сама б, даже без поручения Донэла, не отходила от иллюминаторов, восторгаясь каждой хилой водорослью, выжившей в таких условиях. Но и все, кто мог хоть на минутку оторваться от мониторов и планшетов, с удивлением наблюдали жизнь, царящую здесь. Как это возможно – выжить в таких условиях? И жизнь эта была хоть и скудная, но очень необычная. Мимо проплывали странные рыбы. Они были то слишком плоские, будто листок, оторвавшийся от неведомого растения, то, наоборот, раздувшиеся как шары. Но вполне бодрые и невероятно любопытные. Почтенный доктор Донэл уже перестал реагировать на этих существ, лишь иногда глянув на них, он, как и все, приникал к своим пробам. – Это царство профессора Боэна! – заметил он, усмехаясь. – Они составят ему компанию. Эти существа удивлённо заглядывали в светящиеся иллюминаторы и объективы приближавшихся к ним камер, только что не позируя им, и пытаясь на всякий случай проглотить их. Немало интересных экземпляров было уже бережно захвачены умными приборами и, усилиями досточтимых профессоров Боэна и Пауэра помещены в специальные камеры, поддерживающие для них привычные условия жизни – давление, температуру, состав воды. Пока что каждая особь помещалась отдельно – на всякий случай. Чтобы научные образцы не съели друг друга от волнения. Учёным на основе анализов и тестов только ещё предстояло выяснить их пищевые предпочтения. – Смотрите, какой огромный моллюск! – воскликнула Лана. – О! Просто гигант! Это же король округи! Услышав это, многие участники экспедиции подбежали к её иллюминатору. Действительно – на уступе скалы с философским видом восседал огромный головоногий моллюск, скорее – спрут невероятных размеров. Он равнодушно наблюдал за невиданным существом – батискафом. Если б не прожекторы, его неподвижную фигуру невозможно было бы заметить на фоне ила и камней. А теперь он снялся с места и куда-то недовольно и важно направился. – Действительно Король! – восхищённо проговорил биолог Пауэр. – Какой шикарный экземпляр! – Сам ты экземпляр! – как обычно, возразил ему досточтимый профессор Боэн. – Это – мыслящее существо, наш сородич! Видишь, как он насторожился? Сейчас нападёт на нас. – Этот поступок отнюдь не говорит о его интеллекте! – возразил почтенный доктор Пауэр. – Мыслящий моллюск сначала бы разобрался, соразмерил бы величину опасности от невиданной твари. Вступил в телепатический контакт. – Какой ещё опасности? – отмахнулся досточтимый профессор Боэн. – Да он за всю жизнь ни от кого не ощущал опасности. Кругом одни малыши. И закон дикой природы таков: нападай, а после разберёмся. – М-да. И, скорее всего, он хищник, – решил почтенный доктор Пауэр. – Никакой растительности не хватит, чтобы прокормить такого гиганта. Её тут для него явно недостаточно. Зато рыбы хватает. – Вы собираетесь его изловить? – вмешался почтенный доктор Донэл. – По-моему, у нас для него нет подходящего контейнера. Разве что – мы все оденем скафандры и будем плыть снаружи, а Король – жить внутри. – А, по-моему, это он собрался нас ловить! А не мы его, – воскликнул Сэмэл. – Смотрите! В пылу спора учёные не обратили внимания, что спрут, став ярко-красным и даже малиновым от негодования, собрался в тугой комок, явно готовясь атаковать батискаф. Секунда и их подводный дом уже ощутил толчок от воздействия огромной наружной силы. Камеры, оборудованные чувствительными сенсорами, заранее и мгновенно втянулись в пазы. Работали только стационарные. И они показали, что местный Король всерьёз решил поиграть этим мячиком. Он стискивал батискаф, пытаясь раздавить его, норовил кинуть его на скалу, и постоянно заглядывал в иллюминаторы, как будто знал, что оттуда за ним наблюдают. Внутренняя плавающая оболочка батискафа, всегда соблюдающая баланс равновесия, позволяла его обитателям, несмотря на неожиданное нападение, чувствовать себя вполне комфортно. Однако агрессия местного Короля, как его уже прозвали, была очень некстати. Она замедлила спуск. – Жаль, что у нас нет для него подходящего контейнера, – вздохнул почтенный доктор Пауэр. – Для Короля требуется особый эскорт. Что ж, уважаемые – прошу не пугаться: я вынужден выстрелить в Короля небольшим зарядом успокоительного. Чтобы его не затянуло с нами на большие глубины, где, возможно, ему покажется не комфортно. – Не повреди ему! – строго предупредил досточтимый профессор Боэн. – Чтобы, потеряв ориентацию, он сам туда не угодил. – Да уж, постараюсь. Я не буду сам, как обычно, подбирать ему дозу успокоительного. Слишком ответственно – его точный вес трудно определить на глаз. Лучше доверю это автомату. И установлю для Короля минимальную дозировку. Просто чтобы он отполз в сторону. – Типа – у него голова закружилась? – спросила Танита. – Такую голову закружишь! – буркнул досточтимый профессор Боэн. И прикрикнул на Пауэра: И хорошенько всё сам перепроверь! Или я твою голову тоже закружу! – Как-нибудь справлюсь! Не стажёр! – обиделся досточтимый Пауэр. – Хочешь – сам этим займись. Пока учёные привычно препирались, остальные любовались разбушевавшимся Королём. Скоро ли они встретятся с ним? Если встретятся. Но вот, получив капсулу с успокоительным и ответив на укол выбросом светящегося состава, Король, став полупрозрачно-белым, мгновенно удалился к скале, как видно – прятаться в своей потайной пещере. – Всё в порядке, – довольно заметил почтенный доктор Пауэр. – Ушёл осмысливать! Его чуть не одолели! Невиданное событие! – усмехнулся почтенный доктор Донэл. – Да он просто трус! – воскликнула Танита. – Его только лишь немножко укололи! – Он просто осторожен, – пояснил почтенный доктор Пауэр. – Король, как и все головоногие моллюски, отличается осмотрительностью и не стремится рисковать, если не уверен в победе. Батискаф оказался слишком велик и недоступен, как добыча. Поэтому он, получив предупреждающий укол, предпочёл ретироваться. Но сделал всё возможное для поддержания своего статуса. – И как он быстро отреагировал! – гордо заметил профессор Боэн, будто сам только что совершил тот мощный бросок к скале. – Это говорит о его разумности и смекалке. – Ну вот, опять за своё! – отмахнулся досточтимый Пауэр. – Не выдавай дивиденды досрочно, досточтимый профессор. Возникает логический вопрос – почему этот Король сидит тут и не вступил в контакт с нашей цивилизацией? Или, например – сейчас, с нами? Я пытался, он не ответил. Значит – он ещё не владеет ни телепатией, ни начатками общительности. Спрут-одиночка, морской хищник, вот он кто этот ваш Король. Такие всегда разумны до определённого уровня. – Нам это ещё только предстоит выяснить, – не согласился досточтимый профессор Боэн. – Почему ты столь категоричен? Исследователи вокруг только посмеивались, расходясь по рабочим местам и восхищённо комментируя размеры благополучно улизнувшего Короля. Под привычную перепалку биологов, учёные вновь принялись за работу, а батискаф, вырвавшись из разъярённых объятий Короля, продолжил свой спуск вниз, в кромешную тьму. Камеры автоматически выдвинулись, механические руки дотошно продолжили сбор данных. Досточтимые профессора Пауэр и Боэн, вспомнив, наконец, о деле, принялись регистрировать отобранные образцы флоры и фауны. У внешних иллюминаторов опять остались только студенты, наблюдающие за внешней обстановкой, Пошли пятые сутки спуска. И хотя члены экспедиции были по-прежнему погружены в научные исследования, всех волновало огромное неизученное пространство, открывающееся перед ними и раздвигающее свои глубины. И они всё чаще, оставив свои приборы и графики, подходили к иллюминаторам, хотя у каждого имелся свой монитор, транслирующий картину спуска с разных бортов и ракурсов. Но казалось что здесь, у иллюминатора, они ближе к таинственному пространству за ним, лучше его чувствуют. Островки жизни за бортом становились всё скуднее. Жизнь обитателей здесь окончательно превращалась в выживание. Но зато – какие это были обитатели! Просто фантастические образцы уникальной природы планеты! Как будто их батискаф спускался не вглубь родного океана, а погружался в неизведанный космос, где обитали иные виды жизни. Досточтимый профессор Боэн и почтенный доктор Пауэр даже перестали ссориться, лихорадочно осваивая невероятную информацию и отлавливая не самые огромные образцы. Хотя взять-то хотелось именно их – огромных, невиданных. Но места для них не было и они компенсировали эту потерю всеми возможными способами: съёмками, сканированием, замерами. Вот вдали проплыли три огромные рыбины неизвестной породы. Профессора Пауэр и Боэн даже дар речи потеряли от восторга. Они не знали даже – к какому классу или виду их отнести? Рыбы? Животные? И только уныло переглянулись, теряя из виду эти уникальные экземпляры. По откосу горы, довершая их уныние, прополз ещё один феномен этих глубин – крабац-великан. Досточтимый Пауэр лишь тяжело вздохнул.

Конец ознакомительного фрагмента.