Преступление Летучего Отряда
Шрифт:
Она продолжала холодно смотреть на него. При других обстоятельствах она сочла бы его красивым мужчиной: у него было вдумчивое, одухотворенное лицо и выразительные глаза. Несколько удивляла необычная его манера смотреть из-под опущенных век. Он часто улыбался, но когда упоминал о бедном люде в окрестностях жилища Ли Джозефа, губы его болезненно и сочувственно кривились.
Он был хорошо сложен, производил впечатление сильного человека. Руки его выглядели холеными и он оперся ими о стол, потому что девушка не предложила ему присесть.
Ненависть Анн к нему возрастала по мере того, как она беспристрастно
– Вы совершенно напрасно пытаетесь построить какие-то теории; - сказала она.
– По-видимому, Ли Джозефа так же, как и Ронни, убила полиция.
Утверждение было настолько неожиданным и необоснованным, что Брадлей потерял дар речи и не знал, что ей на это ответить.
– Его оглушили, убили, потому что он не пожелал сказать вам то, что вы пытались выведать у него; - спокойно продолжала девушка.
– Чего ради должен был избежать этой участи Ли Джозеф, раз он был свидетелем того, как убили Ронни?
Брадлей пристально взглянул на девушку.
– Знаете ли вы, какого рода деятельностью занимался ваш брат и на чем основывалась его дружба с Ли Джозефом?
Она ничего не ответила на это.
– Я охотно готов помочь вам, - сказал он, облокотясь на стол. Голос его зазвучал мягко и настойчиво.
– Насколько мне известно, вы являетесь учительницей одной из парижских школ. Я надеюсь, что все эти ужасные события изгладятся из вашей памяти, когда вы вернетесь туда. Я был очень расположен к вашему брату - в некотором смысле он был даже моим другом. И я был одним из последних людей, которым довелось беседовать с ним перед его смертью...
Он заметил, как она гневно стиснула губы и покачала головой.
– Чего ради стала бы полиция их убивать? И чего ради стал бы я их убийцей? Наоборот, прилагал все усилия для того, чтобы помочь вашему брату... Я знаю до мелочей все его прошлое и мне более, чем кому бы то ни было, известно, до чего он был неустойчив...
Анн резко поднялась со своего места.
– Я полагаю, что мы можем на этом закончить нашу беседу. Уеду ли я в Париж или нет - мое личное дело. Я знаю - вы ненавидели Ронни и вы убили его. Все соседи Ли Джозефа убеждены в этом. Я не смею утверждать, что его преднамеренно убили, но он пал от вашей руки. Это наверняка!
Он недоуменно развел руками.
– Я все-таки надеюсь, что вы позволите переговорить с вами, когда уляжется ваше волнение...
– Я не желаю вас видеть!
– вырвалось у Анн.
– Я ненавижу вас и вам подобных! Вы умеете гладко говорить, быть любезными, и в то же время вы так жестоки и низки... Все полицейские - лгуны, все вы кормитесь на несчастьи других, ваша сила зиждется на нужде и горе обездоленных людей, которых вы делаете несчастными на всю жизнь! Вот и все, что я считаю нужным сказать вам.
Он хотел возразить ей, но затем счел более благоразумным промолчать, и, вежливо попрощавшись, вышел.
После его ухода Анн пожалела было о своей резкости, однако тут же напомнила себе, что этот человек убил ее брата.
Не она одна верила в то, что Брадлей убил Ронни. Окрестные обитатели, весь этот люд, ютившийся поблизости от "Леди Стерс", были убеждены в том же. Им было известно, что Ронни частенько навещал
– Я хочу добиться от этого парня правды, чего бы мне это ни стоило. Даже если бы мне пришлось раскроить ему голову.
Гарри, по прозвищу "Драчун", прозванный так за то что оглушил двух полицейских и приговоренный за это к тюремному заключению, видел, как полицейские автомобили подъехали к жилищу Ли Джозефа и слышал эти слова Брадлея.
– Вы уж поверьте мне, - сказал он соседям.
– Они схватили его и отлупили своими дубинками. Когда увидели, что убили его, то попросту выбросили в воду. Я знаю повадки этих полицейских!
И, конечно, никто не предполагал, что Ронни убит старым Ли. Этого не предполагала и полиция. Она ограничилась лишь установлением того обстоятельства, что Ли исчез. Далее выяснилось, что в эту ночь в море ушел большой голландский пароход и было высказано предположение, что Ли Джозеф нашел на нем убежище.
Дом Ли Джозефа заперли на замок. Старик когда-то дал поручение своему банку о постоянной оплате аренды за дом, и таким образом он и сейчас оставался нанимателем этого дома.
Час спустя после ухода Брадлея Мак-Гилл навестил Анн. Разумеется, он не мог знать о содержании ее разговора с инспектором, зато был твердо уверен, что Анн могла бы стать очень полезным человеком для его шайки.
– Я не хочу что-либо утаить от вас, мисс Перрмен. Я вам ранее сообщил, что вот уже несколько лет, как я добываю себе средства к жизни контрабандой. Ронни был соучастником в моих начинаниях. Я никому не мог доверять так, как Ронни. Тизер горький пьяница и поэтому ненадежен. Не хочу прикидываться святым, но вы знаете, до чего несправедлив закон. Стоит кому-нибудь посягнуть на состояние иного богача - и его надолго сажают за решетку, тогда как мерзавец, избивающий до полусмерти свою жену, отделывается легким наказанием. Его сажают в тюрьму на пару месяцев, но стоит ему же украсть пару шиллингов или разгрузить чей-нибудь туго набитый бумажник на пару сот фунтов, как придется распрощаться со своей свободой надолго...
Анн, подавленной несчастной историей брата, эти слова показались откровением. Она восприняла их в совершенно новом свете. То, что делал ее брат, не казалось более преступным - напротив, в его ремесле таилось нечто романтическое, и следовательно, привлекательное.
Марк внимательно следил за ней и уловил, что его слова произвели должный эффект. Теперь можно было смело идти дальше в красочном описании преступного контрабандного бизнеса.
– Целый ряд товаров обложен высокой ввозной пошлиной - объяснил он. Так, например, за каждую унцию сахарина приходится платить три с половиной шиллинга пошлины. Марк и Ронни ухитрялись ввозить еженедельно более десяти тысяч унций. Они зарабатывали на такой крупной партии около тысячи фунтов. Но помимо сахарина они ввозили и другие товары, и занимались рядом полезных дел. Анн, слушая, все больше осознавала, что контрабанда вовсе не зло, а скорее даже благо. Ведь никому, кроме правительства, эта деятельность не причиняла ущерба. А беднякам она шла даже на пользу - именно благодаря контрабанде бедняки имели возможность покупать многое, доселе бывшее для них недоступным.