Преступление начинается с вешалки
Шрифт:
Сосредоточив все силы своей души на непосильной задаче, я водила кистью по картону, с ужасом убеждаясь, что то, что получается в результате, даже для не умеющего рисовать Незнайки, пожалуй, несколько чересчур.
Закончив свое черное дело, я показала рисунки Наталье, ни минуты не сомневаясь, что на этом моя художественная карьера закончится. Но Наталья только усмехнулась и сказала, что теперь я могу помочь девочкам клеить аппликации.
Время шло, и постепенно я осваивалась в театре.
Рисунки
Так театр узнал, что в декораторском цехе появился новый художник.
За актерами потянулись остальные, и познакомиться с молодым дарованием каждый день забегали то плотники, то монтировщики, а иногда даже помощники режиссеров.
– Имеешь успех, – силясь проникнуть своим наглым взором под синий халат, говорил Азатов.
– Стараюсь, – скромно отвечала я.
В целом пока все шло хорошо. Благодаря дебюту на «Незнайке» я завела много новых знакомств и теперь могла заходить и к плотникам, и к монтировщикам, и к реквизиторам не только по делу, но и просто поболтать.
Об Азатове и художниках-постановщиках нечего было и говорить. Они обретались в одном помещении с нами, занимая вторую небольшую комнатку, в которую вела дверь из декораторского цеха. Дверь эта почти никогда не закрывалась. С Игорем мы почти сразу перешли на «ты», он оказался человеком очень компанейским, но и с художниками-постановщиками я общалась вполне свободно, тем более что двое из трех были дамами.
Теперь я легко ориентировалась в театральных подземных лабиринтах и уже не боялась заблудиться в том длинном коридоре, по которому меня водила Наталья в самый первый день.
Кстати, и сама она при более тесном знакомстве оказалась дамой весьма компанейской, начальницу из себя не корчила, часто шутила, и работать с ней было легко.
Однако нельзя было не заметить, что, проявляя ко всем равное дружелюбие, всякий раз, когда ей приходится обращаться к Ольге, она делает над собой некоторое усилие. Ольгу вообще как-то избегали и обращались к ней только тогда, когда уже больше было не к кому. Хотя она единственная из нас всех имела специальное образование и окончила художественное училище, но я уже несколько раз замечала, что если кто-то приходил по делу или с вопросом, а Натальи не было на месте, то пришедший, несмотря на нашумевшую историю с Незнайкиными рисунками, даже ко мне обращался с большей охотой, чем к Ольге.
Здесь была какая-то загадка, и я поставила себе целью ее разрешить.
Перебрав в уме возможные пути решения этой проблемы, я пришла к выводу, что наилучшим из них будет разговор с Аленой. По моим наблюдениям, только она демонстрировала к Ольге доброжелательность более-менее искреннюю и даже, кажется, ей сочувствовала. К тому же Алена была совсем еще ребенком, наивным, чистым и романтически влюбленным в театр, поэтому всякие проявления коварства были
Учитывая все эти нюансы, я решила, что Алена – наиболее подходящий кандидат для откровенного разговора о взаимоотношениях Ольги с окружающими.
Однажды, когда Ольга с Натальей ушли работать на сцену, а мы с Аленой остались в цехе, я как бы невзначай поинтересовалась:
– Слышь, Ален, а чего это вы с Ольгой как будто… не того, а?
– Чего «не того»? – На лице моей собеседницы сразу возникло напряжение и даже некоторое отчуждение.
– Ну, вроде как… не знаю… Избегаете ее, что ли?
– Кто это избегает? Никто никого не избегает.
– Да ты чего надулась-то сразу, я ведь просто так спрашиваю. Мало ли что такого бывает, иногда и напрасно к человеку придираются.
– Вот именно, – неосторожно сказала Алена и сама поняла, что после этих слов дальнейшее сопротивление бессмысленно.
– Ну, вот видишь – сама же говоришь, – тут же ухватилась я за ниточку. – Значит, все-таки было что-то?
– Да чего там было! Языками только болтают.
– А что болтают-то?
– Да ну их… Даже говогить не хочу. Егунду всякую.
– Да ладно, перестань. Я ведь никому не скажу.
– Ну… – все еще сомневаясь, неуверенно начала Алена. – Говогили, что она взяла что-то. Наталье Виктоговне пегедали… не знаю, книгу, что ли, какую-то, а она якобы взяла.
Вот оно что! То есть – украла. Однако чтобы на человека такое обвинение возводить, нужно иметь какие-никакие основания.
– А почему решили, что это именно она?
– Да не знаю я, почему. Ни почему.
– Постой, Аленушка, так ведь не бывает. Чтобы вот так, ни с того ни с сего сказать на человека… Видимо, какие-то причины все-таки были? Ведь не подумали же вот на тебя, например? А?
Алена, чувствуя справедливость этого довода, снова немного замялась и через некоторое время проговорила:
– Ну, на нее подумали потому, что в то вгемя в цехе, кгоме нее, никого не было.
– То есть такие догадки, возможно, не лишены основания?
– Да ничего подобного! У нас вообще вогов нету, а уж Оля тем более не воговка. Ты вот сама здесь габотаешь, ну скажи – похожа она на воговку? Похожа, скажи?
– Да, в общем-то, нет, не похожа.
– Вот именно. Пгидумывают неизвестно что, лишь бы козла отпущения найти, а то что человек потом пегеживает – им и дела нет.
Алена с юношеской пылкостью бросилась защищать Ольгу, а я подумала о том, что если подобные подозрения имеют под собой даже малейшее основание, то нетрудно догадаться, какие чувства к Ольге должна испытывать та же Наталья, например. А ведь ей приходится ежедневно с Ольгой работать, близко с ней контактировать.
Даже себя я уже ловила на том, что, узнав причину натянутых отношений окружающих к Ольге, сама начинаю проникаться подобными подозрениями. Хотя доказательств того, что подозрения в отношении нее обоснованны, у меня пока не было.