Преступник
Шрифт:
— Это почему же?
— Ты, наверное, уедешь в Америку!
Джевдет не ответил. Мысли его путались, как в тумане. Промелькнул рыжебородый капитан с огромной трубкой во рту, затем бескрайные голубые просторы океана, нью-йоркский порт, высоченные небоскребы, сын миллионера, сам «мистер», отправляющий телеграмму президенту Ататюрку, завертелись широкополые ковбойские шляпы, длинноствольные пистолеты.
— Ты прав: уеду, но…
— Что?
— Я не забуду тебя. Вернусь из Америки и привезу с собой много денег. Ты уже будешь на свободе, и мы откроем столярную
Мустафа только безнадежно вздохнул.
А через несколько часов ворота тюрьмы распахнулись перед Джевдетом. Вот так неожиданность! Он увидел не только Хасана, Кости и Джеврие, но и отца Хасана, мать Кости, его сестру и бабку Джеврие. Мать Кости плакала, словно из тюрьмы выходил ее собственный сын.
Но Джевдет, сам Джевдет не радовался: его преследовали мысли о Мустафе, он не мог забыть его полные слез глаза, поникшую голову.
Они дошли до конторы адвоката. Только здесь Джевдет узнал причину своего освобождения: задержаны Адем и Шехназ, укравшие деньги отца. Разве он не читал в газетах об Изверге?
— Так это шофер Адем? — Джевдет был поражен.
— Он самый. И эту женщину с собой таскал. Она даже простудилась, воспаление легких схватила. Ее положили в больницу.
Джевдет, чтобы только избежать расспросов о его жизни в тюрьме, произнес:
— Хорошо, но ведь в газетах ничего не было сказано об Адеме и Шехназ!
— Писали о Вели и Эмине, так ведь? Ее, оказывается, зовут и Эмине и Шехназ… Адем убил какого-то беднягу и взял его документы…
Начался разговор о том, что теперь будет делать Джевдет, где будет жить. Адвокат поймал взгляд Хасана.
— Если хочешь, оставайся у нас, — сказал он. — Будешь нам сыном. Захочешь учиться — пожалуйста…
Джевдет нахмурил брови.
— Ну как, идет? — добавил адвокат.
Джевдет молчал, опустив глаза.
— Ты против? Мы тебя усыновим по-настоящему. Мы не собираемся сделать из тебя слугу. Ты нам будешь как родной сын… Ну смотри, тебе виднее. Не торопись, подумай.
В разговор вмешался отец Хасана:
— По-моему, сынок, тебе лучше всего остаться у бея-эфенди! [61]
61
Бей-эфенди — форма почтительного обращения к образованному человеку.
— Разве я не прав? — продолжал адвокат. — Надумаешь учиться — учись. Не пожелаешь, никто неволить не будет; а может быть, захочешь выучиться какому-нибудь ремеслу, тоже отговаривать не стану!
Кости, выглядывая из-за голов матери и сестры, с волнением ждал ответа друга.
Ему хотелось крикнуть: «Не соглашайся!» Тогда бы он уговорил мать, и Джевдет остался бы жить у них в семье. Вот было бы здорово! Правда, Кости уже не был уличным разносчиком, а служил в лавке на Тахтакале. Но ведь им останутся воскресные дни. Они уходили бы из дому рано утром, ходили бы на футбол и даже на концерты.
Говорят, что в одном из кинотеатров в Бейоглу выступают приехавшие из Европы скрипачи и пианисты,
Вот стать бы таким знаменитым музыкантом!
Джевдет, казалось, не слышал обращенных к нему слов. Кости понял: он не хочет оставаться у адвоката и в то же время не решается прямо сказать об этом.
Все встали, и вышли из конторы. На улице ярко светило солнце. Теперь мальчики и Джеврие могли распрощаться с отцом Хасана и старой Пембе и пойти к Кости.
За обедом смеялись и весело болтали. Убрав со стола, мать Кости и сестра занялись своими делами. Ребята остались одни.
— Тебе, видно, не очень-то понравилось предложение адвоката? — спросил Хасан.
И тут произошло неожиданное.
— Перестань! — раздраженно бросил Джевдет.
— Как? — изумился Кости.
— Будут любить как родного сына! Знаю я все эти разговоры. Пусть даже они будут ко мне добры… Ну, а их близкие? Родственники адвоката? Родные его жены, друзья? Разве они не спросят: «Откуда взялся этот мальчик?» Что им ответит адвокат или его жена?.. «Его выпустили из — тюрьмы, и вот мы взяли мальчика к себе»? Нет, Кости, когда говорят «взять на воспитание», это значит — вместо прислуги!
— Пусть так, но ведь он хотел тебя…
— Усыновить? Так вот, пусть даже и не надеется, что я им буду прислугой! — резко оборвал его Джевдет.
— Ты какой-то чудной стал…
— Чудной? Почему же? — в свою очередь, удивился Джевдет.
— Ну ладно, оставим это, — уже дружелюбно проговорил Хасан.
А Джевдет думал: «Почему он сам мне ничего не предлагает?» Он все ждал, что Хасан скажет: «Пойдем к нам, а там видно будет…» Так бы сказал тот Хасан, которого он знал в тюрьме. Где его прежняя уверенность в себе? Он стал какой-то другой, осторожный.
— По-моему, ты должен работать, как и я!
— Где? На фабрике?
— Да. Только тогда мы сможем быть вместе. Мой отец… — Хасан долго рассказывал о своем недавнем разговоре с отцом. Джевдет молчал. Теперь ему все было ясно. «Кто знает, — думал он, — может, старик сказал Хасану: „Ведь это не мой сын. Какое тебе до него дело? Оставь его в покое, пусть идет куда хочет. Я не могу, чтобы в моем доме жил чужой человек!“»
Джевдет покосился на товарища.
— Скажи, почему ты не хочешь? — спросил Хасан.
— Не хочу, и все тут… — буркнул Джевдет.
— И к адвокату отказался пойти…
— Да, отказался. Лучше опять буду торговать.
— Ладно, это дело твое. Но почему все-таки ты не хочешь работать на фабрике? Разве это плохо?
— Сам не знаю почему, но не хочу ни прислуживать у адвоката, ни работать на фабрике!
— По-твоему, работать на фабрике и быть слугой у адвоката — одно и то же?
— Нет, но…
— Тогда в чем же дело?
Джевдет повернулся к Кости:
— Будем торговать как раньше, идет?