Преступник
Шрифт:
Кости улыбнулся.
— Ну, конечно!
Хасан вспыхнул. Его душила злость: «Вот так друг!» Он думал, Джевдет сразу согласится и даже обрадуется, что они будут работать вместе, бросится к нему на шею. Теперь Хасану тоже казалось, что Джевдет сильно изменился.
Он встал.
— Извини меня. Скоро полдень. Мне на работу.
Джевдет, Кости и Джеврие не стали его удерживать. Проводили до дверей. Перед тем как выйти, Хасан обернулся к Джевдету:
— Если тебе придется туго или вдруг надумаешь работать вместе со мной…
— Разыщу тебя! — оборвал
— И придешь ко мне только… только когда тебе надо будет устроиться на работу или окажешься в тяжелом положении?
Джевдет обнял его.
— Что ты! Какой ты стал обидчивый! Я всегда буду заходить к тебе!
— Нет, не всегда. Ты просто можешь не застать меня дома. По субботам, после полудня, и в воскресные дни…
— Хорошо.
Хасан, все еще хмурый, вышел.
Трое старых друзей остались одни.
— Он обиделся на тебя, Джевдет-аби, — проговорила Джеврие.
Джевдет и сам это понял.
— Что поделаешь! — ответил он. — Мне больше нравится торговать на улице с Кости.
Голубоглазый Кости обнял его.
— И мне тоже, но…
— Что?
— Я уже работаю в другом месте!
— Где?
— У лавочника на Тахтакале… помнишь, он отпускал нам в долг товар?
— У него? Брось ты это! Скоро лето. Помнишь, как в прошлом году?… Эх!
— Обедали вместе у моря…
— Гоняли в футбол, купались…
— Ходили в кино…
Кости уже хотел ответить согласием. Конечно, он уйдет из лавки. Да и работает-то он там всего третий день… Но в этот момент в комнату вошла мать, услышавшая их разговор.
Ей, конечно, было жаль мальчика, ни за что просидевшего так долго в тюрьме. И все же она не хотела, чтобы он опять был вместе с ее сыном. Рядом с Кости Джевдет казался взрослым. Мало ли чего он мог набраться в тюрьме? Вдруг сын попадет под его влияние?
Она подошла к ним.
— Торговал бы, как и раньше, с лотка, сынок, — мягко сказала она Джевдету. — А Кости пусть остается в лавке. Ты тоже мог бы работать там, но…
Радостные огоньки в глазах Джевдета сразу померкли. Он догадался, чего добивается мать Кости, и ему стало не по себе. Значит, так? Для него уже не существовало ни Кости, ни его матери, ни сестры. Конечно, они уже считают его «испорченным».
Мать Кости приводила какие-то доводы в подкрепление своих слов, но он уже не слушал.
— Мой лоток дел?
— Конечно, сынок, — ответила она. — Целехонек, я его убрала. Обожди-ка, сейчас найду!
Она принесла лоток. Он и в самом деле был в полном порядке — как в тот злосчастный день, когда Джевдет носил его в последний раз.
— Не подумай чего-либо плохого, сынок. Кости надо, наконец, по-настоящему пристроиться… Я ведь люблю тебя как родного сына.
— Спасибо.
— Вот и ты бы занялся каким-нибудь делом. Что толку болтаться с лотком по городу?
— Каким делом?
— Ну, поступил бы, к примеру, на фабрику, где работает Хасан!
— Нет. Я сейчас поторгую на улице. Может быть, потом.
— Посмотри на Кости. Теперь он за два дня зарабатывает столько же, сколько раньше не зарабатывал и за неделю. Хозяин
Джевдет испытывал какое-то мучительное чувство — каждое слово матери Кости кололо, унижало его. Он думал только о том, как побыстрее уйти. Пыхтя носом, весь красный, неловко поднялся.
— Ты куда? — забеспокоилась мать Кости.
— Я пойду.
— Куда же?
— Сходим в квартал с Джеврие, ненадолго.
— Вечером придешь?
— Ага!..
— Ты обиделся? — озабоченно спросил Кости.
— Я?
— Так ты ночуешь у нас? К вечеру я тебя жду обязательно!
— Ладно, приду. Только вот не знаю, может, соседи в квартале…
— Тогда придешь завтра. Договорились?..
Джевдет не ответил. Пожав Кости руку, он почти выбежал из дому.
Джеврие взяла его за руку.
— И у этих делать нечего, правда, Джевдет-аби?
Она словно задела его самое больное место.
— Нечего! — закричал он. — Ни у кого делать нечего! Я ни к кому не пойду, ни с кем не буду дружить!
— А со мной?
— Не знаю!
Он весь кипел. Понятно: Хасан дуется из-за адвоката. Хорошо же! Сам пусть прислуживает! Ну, а Кости…
Джеврие была довольна. Теперь все ясно: Джевдет-аби не останется у Кости. А где еще ему жить, как не у них с бабкой?
— Никто не может понять меня! — удрученно проговорил Джевдет.
— И я? — обиделась Джеврие.
Он смерил ее взглядом:
— И ты тоже.
— Почему же, Джевдет-аби?
Джевдет остановился, взглянул ей в глаза.
— Можешь умереть, если я скажу: умри?
— Могу! — ни секунды не колеблясь, ответила маленькая цыганка.
— А как же твоя бабка?
— Плевать на нее!
— Ты пошла бы со мной в ад?
— Конечно!
Глаза Джевдета сразу подобрели, он улыбнулся.
— Я еще в тюрьме знал, что так будет! Все против меня. Одна ты — нет. Молодец! Вот увидишь, ты станешь Прекрасной Нелли. А я — Храбрым Томсоном. На голове у меня будет ковбойская шляпа, за поясом — два длинноствольных пистолета. Я войду в трактир «Зеленая обезьяна»… Бам! И гоню разбойников с алыми платками на шее прямо к твоему дому. Ты стоишь на балконе и аплодируешь мне!
Джеврие захлопала в ладоши:
— Вот здорово! И я стану ханым-эфенди [62] , правда?
— Конечно.
— А во что я буду одета?
— На тебе будет красивое платье из голубого шелка. Дорогое-дорогое! Такого никто не может купить здесь, в Турции! Ты помашешь мне рукой. А я отвечу тебе вот так — кивком головы!
— Ты никому не будешь улыбаться? Только мне?
— Никому.
— И никому не будешь кивать головой, кроме меня?
— Никому. У нас будет свой автомобиль. Куча денег… Приедем в Турцию… Ни полиция, ни кто другой не осмелится нас тронуть.
62
Ханым-эфенди — форма почтительного обращения к женщине.