Претендент на престол
Шрифт:
34
Сразу же после бюро Ермолкин хотел вернуться к себе в редакцию, но его по дороге перехватил и затащил к себе в дом Сергей Никанорович Борисов. Здесь, предложив гостю выпивку и закуску, Борисов долго и невнятно развивал мысль о том, что в районе не все в порядке, что непорядок этот идет с самого верху и что партийная печать должна в конце концов занять позицию прямую и непримиримую. Если посмотреть на то, что происходит, честно и непредвзято, объяснял Борисов, то мы увидим, что дела в районе идут не так гладко, как это изображается
– Учти, Борис, - намекал Сергей Никанорович, - в жизни каждого партийца бывают минуты, когда надо делать выбор: или-или, на ту лошадь поставишь или на эту.
Весь этот разговор оставил в душе Ермолки на ощущение гадостности и тревоги, а упоминание о лошади и вовсе сбило его с копыт.
– Я все понял, - сказал Ермолкин Борисову.– Все будет сделано, как вы хотите, - добавил он, хотя сам не понимал, что говорит, что обещает, что именно будет сделано.
В подавленном настроении Ермолкин покинул Борисова и возвращался к себе в редакцию, когда увидел поразившую его взор картину.
Прислонившись к стене общественной уборной, стояла худая женщина босиком, в одной нижней рубахе. Ветер задирал подол комбинации, открывая острые и синие от холода колени. Покорно глядела на направленные на нее два ствола охотничьего ружья.
– Паша, - робко, но настойчиво говорила женщина, - прошу тебя, поскорее, мне холодно.
– Ничего, - отвечал прокурор Евпраксеин, - на том свете погреешься. Там тебя черти погреют на сковородке.– Он перехватил ружье поудобней и приложился к ложу щекой.– Именем Российской Советской Федеративной...:
– Павел Трофимович, - тронул его за рукав Ермолкин. Не опуская ружья, Павел Трофимович покосился сверху вниз на Ермолкина, как бы пытаясь понять, откуда появилось это препятствие.
– Что вам угодно?
– Вы хотите ее расстрелять?
– А у вас есть возражения?
– Нет, нет, что вы!– поспешно заверил Ермолкин.– Дело, как говорится, семейное. Я со своей женой тоже вот... слегка, как говорится, повздорил. Только...
– Что только?
– Не могли бы вы расстрелять и меня?
– Тебя?– прокурор опустил ружье и внимательно посмотрел на Ермолкина, может, пытался понять, стоит ли тратить порох на такую мелочь.
– Да, меня, - подтвердил Ермолкин.– Потому что рано или поздно меня все равно... А мой сын, ему три с половиной года... То есть он вообще-то сейчас на фронте...
– Все ясно, - прервал прокурор.– Становись к стене. А ты, - сказал он жене, - иди домой. Да оденься, а то ходишь, как лахудра, в одной рубашке. Становись на ее место.
Ермолкин встал и, запрокинув голову, прижался затылком к мокрой стене. Он
– Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики... Ермолкина Бориса... как тебя?
– Евгеньевича, - бескровными губами пролепетал Ермолкин.
– ...Евгеньевича... за то, что гад и сволочь, за то, что врал в своей газете, как сивый мерин...
– Да-да, - печально кивнул Ермолкин, - все дело именно в мерине.
– За соучастие в убийстве ни в чем не повинного человека...
– В убийстве?– Емолкин удивленно открыл глаза.– Я никогда никого... Я даже курицу...
– Курицу нет, а Шевчука?
– А, Шевчука, - понял Ермолкин.– Это да. Это, конечно, в некотором роде можно рассматривать...
– ...к расстрелу, - не слушая, продолжал прокурор.– Приговор привести в исполнение немедленно.
Он направил ружье на Ермолкина и, прижавшись щекой к ложу, зажмурил левый глаз.
– Стойте! Стойте!– закричал Ермолкин.– Стойте!– Он упал на колени и, простирая руки вперед, двинулся к Евпраксеину.
– В чем дело?– недовольно спросил прокурор, опуская ружье.
– Я боюсь, - признался Ермолкин и заплакал.
– Ах, так ты еще и трус, - сказал прокурор.– Тогда, конечно, дело другое. Тогда...– Он закатил глаза и нараспев забормотал: - Именем Российской Советской Федеративной... рассмотрев в открытом заседании и совещаясь на месте, определил... по вновь открывшимся обстоятельствам... учитывая трусость обвиняемого., прежний приговор отменить как необоснованно мягкий. Ермолкин Борис... как тебя?
– Евгеньевич, - услужливо подсказал Ермолкин.
– ...Евгеньевич приговаривается к пожизненному страху с выводом на работу. Мерой пресечения оставить свободу как осознанную необходимость. Приговор окончательный
и обжалованию не подлежит. Подсудимый, вам приговор ясен?
– Ясен, - уныло отозвался Ермолкин.
– Идите и живите, если вам нравится, - сказал Евпраксеин, глядя на Ермолкина с отвращением.
35
Вечерело. Возвращаясь домой с работы, лейтенант Филиппов шел усталой походкой человека, обремененного государственными заботами.
После недавних дождей было тепло и влажно. Окна многих домов были распахнуты настежь, из-за них выносились на улицу звуки человеческой жизни: стучал молоток, плакал ребенок, свистел самовар, муж колотил жену, и она визжала. На крыльце развалюхи сидел мужичок с самокруткой и уверенно рассуждал пьяным голосом:
– Немец, я тебе скажу, такой же человек, как и мы, только говорит не по-нашему.
– Будет болтать-то!– доносился строгий женский голос из-за угла. Ты еще доболтаисси, посодют тебя за твой длинный язык-то.