При казенной бумаге
Шрифт:
Закурил с наслаждением, выпуская густые клубы едкого дыма.
Веснушчатый конвойный разочарованно вздохнул:
– - Разрешается, стало быть... курить-то... А мы не давали.
Унтер-офицер посмотрел на него с презрительным сознанием своего служебного превосходства.
– - Вы разве что понимаете? Одно слово -- крупа!
Вернулся вахмистр. И, переходя через канцелярию, все еще сохранял на добродушном старом лице выражение почтительной суровости и неуклонной исполнительности, с каким стоял перед полковником. Кивнул унтер-офицеру:
– - Павлов, тебя!
Павлов
Солдаты смотрели на него исподлобья. Что-то казалось им подозрительным в этой чистенькой белой комнате и в этих людях, которые так легко и быстро меняют личину.
– - Как делишки, служитель?
– - заговорил вахмистр.
Веснушчатый учащенно заморгал, а старший приподнялся, сплюнул в уголок и процедил сквозь зубы:
– - Известно, какие наши дела... Одно слово -- солдатская доля.
– - Да, поприжали вас теперь, с войной-то... И то говори спасибо, что в действующую армию не угнали.
– - Тут и дома хлопот много. У людей праздник, а у нас все страда. То туда, то сюда... Из караулов не выходим.
– - Ну, Бог даст, скоро отдохнете!
– - примирительно сказал вахмистр и повернулся к арестанту, который, не спеша, докуривал папиросу.
– - Я так полагаю, что скоро и вам какое-нибудь облегчение выйдет. Очень уж от этой войны народ поумнел. Пустит кое-что насмарку.
Арестант, благодаря долгому тюремному сиденью, был совсем не в курсе текущих событий, но кое о чем все-таки догадывался. Помогало, может быть, особое, почти инстинктивное чутье, развивающееся в вынужденном одиночестве. И сейчас арестанту казалось не совсем понятным, почему вахмистр разговаривает о грядущих событиях не только без всякого огорчения, но даже с некоторой радостью. Вахмистр легко, как по книге, прочел мысли собеседника и объяснил:
– - Вы вот, молодой человек, пожалуй, и за людей нас не считаете, а мы многое понимаем не хуже вашего. Если вожжи через меру натягивать, так они и оборвутся, пожалуй. И кони всю телегу разнесут... Так что от всего нашего житья одно мокрое место останется. Поослабить надо. До пределов умственности.
– - Внизу поумнели, да сверху дураков много!
– - выговорил тот писарь, что стучал на машинке.
– - Добром не дадут.
Вахмистр крякнул.
– - Не дадут, так сами и поплачутся. Наше-то дело небольшое.
– - Однакоже... а если без дела придется остаться?
– - поинтересовался арестант.
– - Не может этого быть. Если вы даже республику заведете, так и то без жандармов не обойтись. Во Франции-то их нету разве?
– - Ну, там... Немножко в другом роде.
– - И мы будем в другом роде. Смекалки хватит. Разве пожалуй, генерала нашего уберут, так тому -- скатертью дорога. Такой окаянный веред, прости Господи...
– -
– - оживился старший солдат.
– - Всякого японца гаже. У нас говорят которые что, как погонят на военные действия...
– - Никуда вас не погонят!
– - отрезал вахмистр.
– - Не нынче-завтра уже и мир подпишут. Навоевались.
И предупредительно рассказал арестанту целую кучу самых свежих новостей. Тот внимательно слушал, стараясь отделять ложь от правды, но, по-видимому, все то, о чем рассказывал вахмистр, было настоящей, доподлинной истиной. Под влиянием этой истины на душе у арестанта становилось все светлее и светлее, -- но вот тихонечко открылась дверь в соседнюю комнату. Выглянул Павлов.
– - Пожалуйте!
Солдаты поднялись было вместе с арестантом, но вахмистр удержал их:
– - Не надо. Только наследите везде. Там ковры...
– - Приказано, чтобы не спускать глазу!
– - настаивал старший.
– - Теперь уже не твое дело. Мы отвечаем.
Солдаты все-таки тревожились. Все время, пока не было арестанта, опасливо посматривали на дверь и вздыхали.
Один из писарей покончил с перепиской какой-то длинной ведомости на больших разграфленных листах, зевнул и потянулся.
– - Управился... Авось, теперь в город пустят.
– - Держи карман шире!
– - усмехнулся тот, который сидел за машинкой.
– - Еще столько же подвалят. Я видал у полковника в кабинете... Приготовлено...
– - Хуже каторги!
– - обозлился писарь. Встал и, помахивая руками, чтобы скорее прогнать усталость, подошел к солдатам.
– - Курские?
– - Так точно!
– - с некоторым удивлением согласился веснушчатый.
– - А вы почем узнали?
– - Да так, по всему. И по говору и по обличью. Я и сам оттуда. Угнали вот служить за тридевять земель, а у меня там хозяйство большое. Теперь, пишут, все в развал пошло.
– - Без хозяйского надзора -- не хозяйство!
Старший солдат нахмурился и опять сплюнул. Сказал потом, не обращаясь ни к кому в отдельности:
– - Вот господин вахмистр докладают, что скоро народу облегчение выйдет... А по моему рассуждению, -- все для начальства. Сейчас разве для себя тяготу несем, -- хоть малую долю? Все для них. И господинчика вот этого привели. Он с начальством в раздоре, а мы канителься. По мне, так он хоть сейчас ступай на все стороны, потому что мне он не враг... Ну, и после так будет. Начальство же и заберет себе всю волю.
– - Ты присягу принимал?
– - с неожиданной строгостью спросил вахмистр, постукивая пальцами по подоконнику.
Солдат уловил эту новую нотку и сразу поблек.
– - Известно, что за престол и отечество... Но, как вы сами говорить изволили, насчет свобод...
– - То-то, что "изволили"... Такие вещи тоже с толком понимать надо. Я -- человек с образованностью и потому знаю, как и что следует, а ты -- деревенщина, облом. Тут, например, канцелярия, присутственное место, а ты харкаешь на пол, словно в кабаке. Твое дело -- слушаться и исполнять, а наше -- думать и приказы отдавать. Понял?