При казенной бумаге
Шрифт:
– - Известное дело, что так!
– - зачастил испуганно веснушчатый, видя, что его товарищ молча закусил губы.
– - Болтает себе по необразованности. Солдат должен слушаться приказа, и никаких. Просто себе болтает...
Писарь повернулся на каблуках, заложил руки в карманы и пошел к своему стулу. По дороге бросил язвительно:
– - Эх, вы... А еще курские! И на что это вас таких земля родит!..
Со времени ухода арестанта прошло не более получаса, когда он уже вернулся обратно в сопровождении осторожно позвякивавшего шпорами Павлова.
– - Хорошее, можно сказать, облегчение вышло! Прокуратура новую статью прибавила, -- и все дело обращено к доследованию. Только и всего. За нос водят только. Все равно, я раз навсегда отказался от показаний...
– - Агентурные сведения, может быть?
– - осторожно предположил вахмистр.
– - Уж это вам лучше знать!
– - все еще горячился арестант, но, усевшись на старое место между конвойными, сразу остыл и улыбнулся.
– - Досадно, знаете... Вы-то, конечно, не виноваты и против вас я ничего не имею, но там...
Он кивнул головой в сторону комнат с гардинами и коврами.
– - Да-с, человек черствый!
– - согласился вахмистр.
– - Однакоже, и он не сам по себе... Как сверху прикажут!
Конвойные встали и нетерпеливо переминались с ноги на ногу.
– - Скоро отправляться-то?
– - Торопиться некуда! В этакое место всегда поспеется!
– - благодушно сказал вахмистр, однакоже, приказал машинисту: -- Отстукай-ка препроводительную, я снесу на подпись...
Писарь вставил в машину новую четвертушку и бойко защелкал, отбивая бледно-лиловыми буквами привычные фразы. Арестант тоже поднялся и заглянул через плечо писаря на четвертушку. Прочел:
"По прекращении надобности при сем возвращается вам для содержания на прежних основаниях во вверенной вам тюрьме"...
– - Уж хотя бы бумагу препровождали при человеке, -- а то человека при бумаге... Ядовитые вы люди, господин вахмистр!
– - Бумага важнее, потому что без этой бумаги вас и самого в тюрьме не примут!
– - объяснил писарь.
– - На свободе -- паспорт, а с конвоем -- препроводительная. Без того никакого порядку не будет...
Докончив четвертушку, ловким движением выдернул ее из машины и передал вахмистру. Тот опять сделал официальное лицо, поправил аксельбант, подкрутил усы и осторожно, как в святилище, вступил в комнату с гардинами.
Через четверть часа трое шли обратно по дороге в тюрьму. На прощанье вахмистр сообщил арестанту еще одну довольно важную политическую новость и этим снова привел арестанта в самое радужное настроение. Теперь он шагал по мостовой бойко и весело, хотя не успел еще отдохнуть как следует от утренней прогулки, внимательно рассматривал встречных и одному поклонился, -- незаметно, одними глазами.
Встречный -- пожилой человек с жиденькой седеющей бородкой -- сдернул измятую шляпу и даже помахал ею в воздухе в знак приветствия. Но остановиться не решился и пошел
– - Вишь ты!
– - удивился старший солдат.
– - Тоже из ваших товарищей, видно?
– - Нет, так... Просто хороший человек.
– - Старый уж, гляди... А не боится!
– - Чего им бояться?
– - оборвал веснушчатый.
– - Не наш брат...
– - Ну, тоже, как припечатают...
Проехали на извозчике две накрашенных девушки в слишком пестром одеянии. Должно быть, заинтересовались таким невинным на вид, молодым и веселым человеком, который шел по улице в сопровождении такой грозной стражи. Одна, в малиновой шляпке с желтыми перьями, крикнула:
– - Миленочек бедный! За что это такого красавчика?
А другая, в розовом, послала воздушный поцелуй.
– - Ого-го!
– -многозначительно протянул старший и засмеялся.
– - Тоже знакомые?
– - Нет, к сожалению. Некогда было на воле такими делами заниматься... И на том спасибо, что пожалели.
– - А душа у них мягкая, это верно. К иной присосется какой-нибудь подлюга, мучает всячески, деньги тянет, -- а она хоть бы что... Только пуще любит. У всякого свое сердце есть, ежели хорошо понять. Оно, конечно, вахмистр -- тоже начальство... И ежели бы не по службе...
– - Что же?
– - Тоже подлюга он, вот что!
– - неожиданно закончил старший.
– - Из таких, что мягко стелет, да жестко спать... Говорит всякие слова, а как понадобится -- родную мать продаст.
– - Нет, почему же!
– - не очень настойчиво возражал арестант.
– - Я думаю, и он тоже -- как все. Вот объяснял же писарь, что не может жить человек без казенной бумаги. В вахмистре, может быть, бумаги больше, чем человека, но и в нем все-таки человек есть. Иначе не стал бы рассказывать мне разных новостей, потому что по бумажке-то уж этого никак не полагается.
Веснушчатый так же внимательно, как его товарищ, вслушивался в то, что говорил арестант, но, должно быть, не совсем понял. А старший удовлетворенно прищелкнул языком.
– - Вот! И то правильно! Нашего солдата возьми: не человек, а насквозь бумага! А не бумага, так винтовка. Сейчас идем и бумажку с собой несем в обшлаге, а к бумажке живой человек припечатан. И выходит: несут две винтовки бумажку, а для чего -- про то один бес знает.
Уже выходили из города, и здесь даже веснушчатый почувствовал себя свободнее. Вмешался в разговор, отстаивая свою постоянную позицию;
– - Не бес, а начальство... За такие-то слова, кабы кто слышал... Мало еще тебя вахмистр пробрал?
– - Ступай ты в болото вместе с вахмистром! Не ты ли доносить будешь? Я, брат, и сам, как старший по конвою, такое на тебя тогда наплету! Кто у меня запасные подошвы перед смотром занимал? Свои куда дел? За растрату казенного имущества с пылу горячих получить не хочешь ли?
– - Что ж подошвы!.. Я разве к тому? Я не доносчик какой-нибудь... Но как у нас арестант -- вольный, то и он тоже наговорить может.