При странных обстоятельствах

Михайлик Юрий

— Поедете с Митей, — сказал Игорь. — Уговоритесь про работу, так чтоб в конце августа мы приехали.

— А ты? — Степа, конечно, не удержался от этого вопроса, и тут Игорь его и купил.

— Понимаешь, — сказал он доверительно, — машину мне надо брать. На твоей в Бекетово мы уже не сделаемся, хватит, примелькались.

— Так что же, — Степа сразу и клюнул, — мне, значит, деньги тратить нельзя, а тебе можно так что ли?

— А я и не трачу, — улыбнулся Игорь. — Я на машину одалживаю у Сергея Павловича. Вот такой компот. И Степа угомонился. Все

было в норме — и то, что едут они с Митькой, а Игорь остается, и то что в пятницу-субботу договорятся окончательно с колхозным начальством, и вечером, по холодочку, домой — на воскресенье.

И когда все так аккуратно сложилось, Игорь почувствовал тревогу.

Раньше они с Мариной все обговаривали вдвоем. Искали уязвимые места. Снова и снова проверяли свои построения на прочность. Теперь вроде бы никаких таких мест не было, задумано все точно. Главное — даже если в первый раз не получится, никакого риска. И можно смело попробовать во второй. Все происходит само собой, следов нет. И близко никого нет.

А все же что-то Игоря мучило, не давало покоя.

Он сидел на кухне, пока не услышал знакомую музыку — фильм уже кончался, звучала бравурная мелодия финала. Тогда он вошел в комнату и увидел на глазах жены слезы.

— Что это ты? — спросил. — Так тебя проняло?

— Да не о том я, — сухо ответила Марина. И Игорь понял: это она все по Митьке плачет. Прощается с братом. Конечно, такое для Марины — словно кусок сердца оторвать. Да и сам Игорь переживал. Если б можно было обойтись! Если б можно было просто наплевать и забыть. Но что сделаешь? Степа все равно сорвется — это факт. Степа себе дорожку определил сам. А потом уже и Митьку приговорил. Если уж рубить концы, так сразу оба. И нет нужды больше рисковать, того, что спрятано, хватит на Игоря и Марину. И все одним махом кончится навсегда.

— Ты о чем думаешь? — спросила Марина.

И вдруг Игорь понял, что его мучило целый день.

— Слушай, а если Степа Вальке все-таки сказал про деньги?

— Сказал так сказал. — Марина отнеслась к этому чрезвычайно спокойно. — Ну, подумай сам, откуда у него могут быть такие деньги?

— А если он сказал — с каких?

— Нет, — она задумчиво покачала головой. — Этого он ей сказать не мог. Ты Степу совсем не знаешь.

— Ты, что ли, его лучше знаешь? — удивился Игорь.

Марина не ответила, она достала с полочки над диваном кассету, посмотрела название, щелкнула кассетой, вгоняя ее в магнитофон. Тихая музыка полилась сразу же — два мужских сладковатых голоса напевали в медленном, качающемся ритме. Марина несколько минут следила за переливом мелодии, потом потянулась, как кошка, и сказала:

— А женщины всегда тоньше понимают других людей. У Степы, Гоша, была одна-единственная мечта — с Валькой своей развязаться. Он ведь и с тобой пошел только поэтому. И ей ничего про эти деньги, конечно, не сказал и сказать не мог. А если бы сказал, завяз бы с ней навсегда.

— А почему ты так думаешь?

— Если б ты на них внимательно посмотрел, ты бы и сам так думал. На Степе это

все вот такими буквами написано.

Игорь отметил про себя, что про Митьку она больше не говорит. Старается и не говорить, и не думать. Решено, подписано — и точка, нечего себе сердце рвать.

— Ты дяде Сереже звонила? — спросил Игорь.

— Звонила. Он сказал, что в пятницу в два ждет тебя.

— Это ты ему про пятницу сказала?

— Нет. Я сказала, что лучше к концу недели, он и предложил в пятницу. Так ведь лучше, Гоша. Если что — ты поехал деньги одалживать. На машину. Понимаешь, пока нам не скажут, пока мы не узнаем обо всем от кого-то, мы должны вести себя самым нормальным образом. Отпросишься на работе — за деньгами к дяде. Что может быть естественней? А в субботу мы должны были поехать за машиной на рынок. А я в пятницу стирку устрою.

Игорь вдруг подумал, что она ведь не будет притворяться, что стирает, нет. Она будет стирать в самом деле. Досыпать порошок, смотреть придирчиво: отстирались ли воротнички рубах. И ждать, что придут и скажут про Митьку. И вот тогда уж она закричит, а потом наденет черный платок и будет плакать. Не притворяться, а плакать по-настоящему — горько и долго.

Щелкнула, выпрыгнула кассета. Марина лениво потянулась к полочке, сняла оттуда еще две кассеты, прочла написанное, подумала, выбирая, потом поставила одну из них. Снова тихое, медленное — блюзы.

И тогда она сказала:

— А потом забудем про все, Гоша, и станем жить. Просто жить, как все люди.

Она мягкой рукой провела по его лицу, задержала ладонь возле губ, но он не поцеловал ладонь, и она опустила руку.

— Похудел ты очень. Скулы торчат.

Марина словно баюкала его под музыку.

— Уйдешь с этой работы. Поступишь на заочный. Твоя мама ведь все время хочет, чтобы ты институт закончил, только боится, что мы ей помогать перестанем, если ты учиться пойдешь.

— Зря ты так, — сказал Игорь.

— Не зря. Просто я трезво смотрю на вещи. И ничего я обидного про твою маму не сказала, ты же знаешь, как я к ней отношусь. Мы ведь все равно будем ей помогать. А работу тебе надо найти полегче. А на последних курсах сможешь по специальности работать.

— И какую же ты мне специальность выбрала? — полушутя спросил Игорь.

— Лучше всего, конечно, медин. Врачи везде так ценятся. Но там долго учиться. Да и надо по специальности работать. А если не медин — значит, нархоз — институт народного хозяйства.

— Это еще зачем?

— Как зачем? А что, по-твоему, должен кончать руководитель? Это девчонки там бухгалтера, экономисты, а ребята оттуда все выходят в руководители. Характер у тебя хороший, экономическая жилка есть. Если на будущий год поступить, так в тридцать три закончишь. Совсем еще молодой человек. Будешь расти.

— Все ты уже запланировала! — Игорь притянул ее за плечо, хотел только поцеловать, но она, обернувшись, с неожиданной силой привлекла мужа к себе, прижалась к нему крепко ладным и мягким телом, поцеловала — аж задохнулась сама…