При загадочных обстоятельствах. Шаманова Гарь

Черненок Михаил Яковлевич

Хлудневский, пожав плечами, царапнул бороду:

— По мне, что есть бог, что нет. Агата к нему привыкла, будто мужик к куреву. — И, убрав с одного из стульев толстую пачку районной газеты, заторопился: — Да вы присаживайтесь, присаживайтесь! В ногах, как говорится, правды нет.

Какое-то время, будто по замыслу Кротова, разговор на самом деле шел понемногу обо всем. Хлудневский довольно быстро пересказал то, как он обнаружил убитого пасечника. Затем перевел беседу на необычайно богатый урожай грибов в этом году и стал перечислять наиболее грибные места, которые он вчера успел обойти. Антон знал перечисленные дедом Лукьяном колки.

Находились они далековато от пасеки, и в том, что старик не слышал выстрела, которым убили Репьева, ничего странного не было. Когда же Антон спросил о загадочном выстреле в Серебровке, Хлудневский без всякого сомнения ответил:

— У Степки Екашева за амбаром кто-то стрелял. К вечерку это случилось. Мы с Агатой у крыльца грибы перебирали, а там не очень сильно бабахнуло.

— Не интересовались у Екашева, кто стрелял?

— Дружбы как-то у нас с ним не водится.

— Почему?

— Шибко жаден Степка. Не принимает моя душа таких людей. Старухи наши иной раз встречаются, бывает даже беседуют, а мы со Степкой — нет. Так, при встрече кивнем друг другу, вроде как поздороваемся, и все.

Глядя на лежащие на столе газеты, Бирюков вдруг вспомнил о пыжах, обнаруженных оперативной группой на пасеке, и спросил:

— За этот год районка?

Хлудневский утвердительно кивнул:

— За этот.

— Можно посмотреть?

— Почему нельзя, — дед Лукьян придвинул газеты к Антону. — За последние месяцы берегу. Интересный рассказ с продолжением печатается.

Антон быстро перебрал всю пачку и с удивлением отметил, что из августовских номеров не хватает одного-единственного номера за девятое число, то есть как раз того, из которого были сделаны пыжи. На вопрос — куда исчезла эта газета? — Хлудневский с искренним недоумением пожал плечами:

— Агата, должно быть, куда-то подевала. У нее такая замашка имеется, брать газеты без моего ведома.

— А сами вы, случайно, никому не отдали этот номер?

— Ни-ни! Шибко увлекательное продолжение — уже второй месяц читаю. Про наши места написано… — дед Лукьян развернул верхнюю газету. — Вот смотрите, «Тайна Потеряева озера» называется. А чего вас та газетка заинтересовала?

— Пыжи были из нее сделаны для заряда, которым убит пасечник Репьев.

— В Серебровке каждый житель, кроме Степки Екашева, районку выписывает, — испуганно проговорил дед Лукьян и старательно принялся перебирать газеты, словно не поверил Антону.

Пока он занимался этим делом, из магазина вернулась с большим полосатым арбузом запыхавшаяся бабка Агата. Хлудневский встретил ее сердитым вопросом:

— Ты, старая, куда подевала газетку за девятое августа?!

— Будто я их разглядываю, когда беру, — поздоровавшись с Кротовым и Антоном, ответила старуха.

— Сколько раз тебе наказывал: не трожь без спросу газетки! — вспылил дед Лукьян.

— Какая муха тебя укусила, старый?.. — словно растерялась бабка Агата.

— Тут такое дело, что… — возмущенно начал было Хлудневский, но Антон перебил его:

— Агафья Васильевна, может, вспомните: кто у вас в последнее время брал газеты?

— Никто, милок, не брал. Чего случилось-то?

— Ничего страшного, — постарался успокоить Антон.

— Нет, никто не брал у нас газет… — Бабка Агата задумалась и вдруг, словно вспомнив, виновато посмотрела на деда Лукьяна. — Две недели назад, может попозже, я, старый, одну газетенку брала…

Хлудневский подскочил, будто его внезапно укололи:

— Зачем?!

— Кусок

сала свиного в нее завернула для Екашихи. Это ж надо подумать! Люди на покос собираются и всего-навсего берут с собой буханку хлеба да глиняный жбанок молока. Много ли на таком питании протянешь? Сердце мое не вытерпело, отнесла Екашихе кусок сала.

— Сколько наказывал: не трожь газетки! — опять вспылил Хлудневский.

Бабка Агата с укором покачала головой:

— Пошто таким жадным стал? Клок негодной бумаги пожалел…

— Не в жадности дело! За какое число газету брала?

— Будто я понимаю газетные числа. Со средины пачки выдернула.

— Немедленно иди к Екашихе за газетой!

— Да как же я за такой ерундой пойду?

— Как хочешь, так и иди!

— Не надо, дед Лукьян, — успокоил разбушевавшегося старика Антон. — В свое время, если понадобится, мы с Михаилом Федоровичем сами к Екашевым сходим.

— Непременно сходим, — поддержал Антона Кротов.

Бабка Агата, будто только теперь увидев участкового, вдруг сказала, обращаясь к нему:

— Федорыч, а там Федя-кузнец до тебя направился. Арбуз от магазина помог мне донести.

— Что у него случилось, Агафья Васильевна?

— Не ведаю, милок. Хмурый чего-то…

Кротов вопросительно посмотрел на Антона, но тот уже понял, что вряд ли теперь дед Лукьян расскажет что-то откровенное, и поднялся. Старики наперебой стали приглашать отведать с ними арбуза, однако Антон и Кротов, сославшись на дела, отказались и, попросив стариков никому не говорить о состоявшемся разговоре, вышли на улицу.

Возле угрюмо съежившегося дома Екашевых стояли два новеньких самосвала с зерном. По номерам Бирюков увидел, что машины присланы на вывозку зерна из новосибирских автохозяйств. А Кротов, тот даже несколько раз подозрительно обернулся:

— Чего-то приезжие водители зачастили к Степану. К чему бы такие гостевания?..

Глава VIII

Худенькая, под стать самому Кротову, жена участкового, на вопрос — заходил ли кузнец? — ответила прямо-таки в кротовском стиле:

— Только что был. По какому вопросу хотел видеть, не сказал. Просил заглянуть, по возможности, прямо к нему домой.

Над Серебровкой уже густели вечерние сумерки.

Над дворами неслось долгое мычание вернувшихся с выпаса коров, хозяйки звонко брякали подойниками. Где-то перекликались ребятишки, а далеко за поскотиной глухо рокотали работающие на поле комбайны.

Окна Кузнецова дома чуть-чуть желтели, словно в нем горела тусклая коптилка. Снаружи дом почти не отличался от всех других, но внутри оказался весьма оригинальным. Одна-единственная громадная комната напоминала пустующий спортивный зал, совсем незначительную часть которого занимала высокая русская печь. Вдоль всей правой стены, прямо под окнами, тянулась широченная лавка, упиравшаяся дальним концом в старинный буфет с обломанными украшениями. У противоположной стены стояла самодельная деревянная кровать, заправленная байковым одеялом. Над кроватью — рисованный ковер с лебедями, но без традиционной целующейся парочки. В изголовье кровати, свернувшись клубком, спал пушистый черный кот. Возле печи стоял небольшой стол, покрытый серенькой старой клеенкой, рядом с ним — две табуретки. За столом возвышался массивный сундук. На шпагате, протянутом от притолоки за печь, сушились пучки травы-кровохлебки. На столе лежала старая зачитанная библия.