Приевшаяся история
Шрифт:
Я вошел в строгую келью, где над кроватью колыхалось поле, напоминающее опалесцирующее желе. Не пустотелое. Тот самый, нелюбимый, вязкий энергетический щит. В данном случае сковыривать его пришлось долго и нудно, слоями. Но я был уверен и нырнул в него, как в воду, не морщась и не закрывая глаз.
Она была горячая, как кипяток, и красная. Все время такая живая, осязаемая, что в моем клиническом случае удивительно, а сейчас даже слишком. Я трогал раскаленные пергаментные щеки. Она не была в забытьи, лишь самую малость заторможена. Как только открыла глаза, приказал:
— Выпей!
По растрескавшимся,
— Больно! — прохрипела она не похожим на собственный голосом и взялась за горло.
— Тут больно, тут больно, — я положил руки на ее шею и живот. — Значит, живая. Это же хорошо!
— Не хочу я быть такой живой! И ноги просто ледяные…
А это было не совсем хорошо. Пришлось доставать из лечебного арсенала барсучий жир с экстрактом красного перца. Откинув одеяло, обнаружил другую, чуть скомканную, длинную юбку, а на ногах что-то серое. Что-то, потому что я не видел границ. И дай Мерлин, чтобы это были носки! Прикоснувшись к ее лодыжке, края не ощутил, пришлось вести по плотной голени до колена, где меня ждало уже не разочарование, а предвкушение.
— Это чулки, — намекнула она монотонно, как будто от этого легче.
— Готовилась?
— … — каркающее ругательство.
— А с переводом? — в ней было слишком много жизни, точно хватит на двоих.
— Это будет несправедливо. Забудь!
Тонкая-тонкая, нежная кожа внутренней поверхности бедра под пальцами левой руки, красивая гладкая мышца — под правой. И симметрично. Это было так интимно, что потерялся всякий след врачевания. Но это ведь было не все. Жертвуя горящими руками в жирном пекущем составе, скользить по сводам стоп, выглаживать и обнимать чуть шершавые пяточки, растопыривать маленькие трогательные пальцы, чувствуя, как она их чуть поджимает.
Холодные ноги были согреты. Но чтобы это очаровательное ощущение не потерялось под одеялом, не успев подействовать на температуру усиленным кровообращением. Чтобы горячие ножки оттянули на себя основной жар. Я окончательно умостился в изножии койки, чуть распахнул полы халата, не щеголяя ребрами и шрамами, и поставил себе горчичник на область сердца. Приятное тепло распространялось равномерно. Ухватив одеяло, замотал всю шаткую конструкцию, наблюдая за ее безмятежным лицом.
— Я сейчас отключусь. Северус, иди ближе, я что-то тебе скажу на ушко.
— Дитя малое… — я чуть подтаял.
— Мне можно. Болею.
Она приподнялась, крепко сцепила руки на моей шее, притянула к себе, влезла губами в ухо и зашептала, заставляя волосы вставать дыбом от щекотки и внезапно прорвавшегося желания:
— Я теку, как сука, когда ты прикасаешься ко мне… Когда ты прикасаешься к себе…
Хотелось ее задушить, но я выбрал прагматичный подход: влез к ней в ухо и задал встречный вопрос.
— Почему тогда я не знал, что тебе плохо?
— Потому что…
Совсем не обидно. Мне слишком часто приходилось додумывать ситуацию, соображать, куда ведет кривая, в том числе по косвенным признакам определять бреши и отдаленные последствия свершенного волшебства. Я возблагодарил свой консерватизм и довольно длинные волосы, с которыми следовало провернуть ответную манипуляцию. Односторонний
— Теперь не придется говорить такие грязные слова. Будут только чистые эмоции.
— Иди, — она умоляла, сжимая шею еще крепче — очень поздно.
— Слишком рано.
— Вот именно! — ее взгляд стал отрешенным.
Испарина крупными каплями покрыла лоб, руки соскользнули и улеглись по швам. На прощание я еще раз наклонился и прикоснулся к тонкой жилке чуть выше виска. Температура упала. Состав окончательно всосался в кровь. Теперь она проспит сутки и выздоровеет.
Я уносил вкус ее пота на губах, легкий, не приторный запах кожи и горячий отпечаток в области сердца. Но я все еще был хозяином своего разума, сочиняя попутно инструкцию для всех заболевших простудой. Мне предстояло много работы по приготовлению достаточного количества модифицированного Бодроперцового зелья. Приближалась зима.
Наше общение вновь застопорилось на некоторое время, в заботах и трудах оно летело как-то незаметно. Переворачивались листки календаря. Освободиться от зависимости никто не спешил. Иногда до меня долетали отзвуки глухого недовольства. Изредка я видел ее сны, в которых она видела меня. Эти сновидения были наполнены безотчетным, гнетущим страхом. Мне не казалось, что я так страшен…
Было и несколько проклятых мною вечеров, ближе к ночи, когда она заставляла меня жариться на углях. Я рисовал себе самые нелепые картинки, отвратительный антураж из прошлой жизни. Ревность душила. Сам ничего не делал, но видел этого мальчишку арифманта. Богатая у меня оказалась фантазия, рисующая в воображении сплетение двух тел.
Не буду в воображении развратней самого себя. Она достигала каким-то образом удовольствия, накатывающего резко, а сходящего несколькими волнами. Чудесным образом мне дано было проникнуть в это таинство волшебных, глубоких ощущений, не отпускающих ее некоторое время. Время, когда можно было только лежать во власти легкого паралича, наслаждаясь утомительным контрастом.
Но чаще это была суета. И мы, безусловно, пересекались на расстоянии дорожки дуэльного класса, который для наглядности вели вместе. Я не кривлю душой, говоря, что мы не общались: это было не общение. Ни одного личного слова в угоду общественному.
***
Зима в этом году не спешила. Все время шли дожди. Популярность Хогсмида немного упала. А ближе к рождественским каникулам затейницу МакГонагалл посетило озарение, что традицию Хэллоуина и Святочного бала следует возродить. Теперь положено радоваться беспрерывно! Это значило еще больше работы и несравнимо больше затрат материального свойства.
Украшение замка тыквами шло полным ходом. Регулярно обрабатываемые отравой от плотоядных слизней, тыквы выросли просто огромными. Повсеместно стайками летали иллюзорные летучие мыши, путаясь в добротной паутине. А дети были озабочены подбором костюмов. Успеваемость скатилась ниже плинтуса. Некоторое время я пытался бороться со всеобщей тенденцией. Но, в конце концов, решил просто затаиться и переждать. У меня всегда была возможность наверстать упущенный материал. И пусть только попробуют свести счеты с жизнью!