Приговоренный умирает в пять
Шрифт:
– Вернер, стоп!.. Вы пугаете меня!
"Вы пугаете меня..." Эти слова отрезвили его в один миг. Он вновь увидел себя перед зеркалом в спальне, в котором обнаружил новое постаревшее - лицо.
– Простите меня... Не знаю, что это на меня нашло...
– Зато я знаю: вы молодеете с каждым днем!
– вздохнула Диана, разглаживая свой наряд, как дикая утка разглаживает перышки, увернувшись от охотника. Она встала на цыпочки, чтобы поцеловать его в уголок рта, и обратилась к нему на "ты", что бывало чрезвычайно
– Правда?
– Клянусь! А теперь пойдемте. Сотрите тут помаду. Вспомните, что вы мэтр Лежанвье, великий Лежанвье... Не забывайте этого ни на миг.
– For he is a so jolly good fellow...[Потому что он был таким мировым парнем... (англ.)]
Их было восемь, они сидели рядком за двойным заграждением из хрусталя и столового серебра и хором горланили эту песенку, поднимая навстречу бокалы: Жоэлла, Билли Гамбург и Дото, мэтр Кольбер-Леплан, Дю Валь, Жаффе, Сильвия Лепаж, Меран.
Отпустив руку мужа, Диана быстро переметнулась в другой лагерь, и это она подняла первый тост. Она сказала:
– За моего дорогого мэтра! Жоэлла непринужденно воскликнула: - За В. Л.!
С четырехлетнего возраста она звала отца "В. Л.". Билли Гамбург выразился витиевато:
– За единственного заступника сирот, который регулярно лишает Вдову [Вдова - жаргонное название гильотины] ее законной добычи!
Несколько притянуто за волосы - совершенно в духе Билли.
Доротея провозгласила:
– За непобедимого поборника невинных!
(Тотчас посмотрев на Билли, вопрошая глазами, верно ли она затвердила урок.)
Мэтр Кольбер-Леплан, старшина адвокатского сословия, торжественно заявил:
– Дозвольте мне, дорогой друг, подтвердить после вашего очередного успеха: вы делаете честь адвокатуре и ее старшине... Я пью за самого ревностного служителя Фемиды.
Это только так говорилось: мэтр не пил ни капли. "Такого наслушаешься - тошно станет, хоть беги к аферистам в услужение", - подумал Лежанвье.
Дю Валь, главный редактор "Эвенман", произнес:
– Неповторимый успех!
Свою журналистскую карьеру Дю Валь начинал как спортивный репортер.
Жаффе, художник, сказал:
– За четвертичный монолит, который я вижу в черном и кобальте.
"На него и сердиться не стоит", - решил адвокат. Жаффе сам был черным, свою палитру ограничивал черным и кобальтом; его картины в желтых тонах ценились на вес золота.
Мэтр Сильвия Лепаж, держа бокал в вытянутой руке, словно взрывчатку, с придыханием проговорила:
– За самого лучшего наставника, за адвоката от Бога!.. Она с трудом сдерживала слезы умиления.
Мэтр Меран, красный как рак, воскликнул:
– Какая жалость, коллега, что вы родились так поздно! Вы спасли бы от казни Людовика Шестнадцатого!
Очередная глупость!
Вернер Лежанвье незаметно сунул руку под пиджак,
"Вспомните, что вы мэтр Лежанвье, великий Лежанвье... Не забывайте этого ни на миг".
Все, начиная с Дианы, явно ожидали от него, чтобы он разразился блестящей тирадой, которую Дю Валь мог бы напечатать в "Эвенман", но самому Вернеру Лежанвье хотелось бы в ответ отмочить такое, чтобы у них враз вытянулись бы рожи (как сказала бы Жоэлла),
Вывернулся он довольно неуклюже:
– Благодарю вас всех. Не нахожу слов, чтобы выразить вам мою признательность, но от этого она становится лишь горячее... И позвольте мне все же остаться при более скромном мнении о себе.
Сильвия Лепаж и Меран,-его преданные соратники, устроили ему овацию.
Билли Гамбург и Дото, как всегда, остались последними.
– Хочу свозить вас в одну потрясную рыгаловку, которую мы с пацанкой только что откопали, - сказал Билли.
– В районе Жавеля, в брюхе старой баржи. Успеем дерябнуть только по стаканчику, зато такой прелести вы, ручаюсь, не пробовали. Настоящая жавелевая водичка! Заодно послушаю, что вы скажете о норове Эжени, моей новой тачки.
Лежанвье обернулся к Диане, ища ее взгляда, но та уже предвкушала Жавель. Ее лицо, озаренное ребяческой радостью, показалось ему еще красивей.
– Сожалею, - сухо сказал он, - но меня ждет работа.
– У него сжалось горло.
– Забирайте Диану, если она пожелает, - при условии, что вернете ее до рассвета, в целости и сохранности.
– Разве мы не знаем, как обращаться с саксонским фарфором? ухмыльнулся Билли.
По правде говоря, в кабинете адвокату делать было совершенно нечего разве что слушать, как стучат внизу высокие Дианины каблучки, ждать, когда Диана уйдет, ждать, когда Диана вернется...
Она вихрем влетела пожелать ему спокойной ночи, посадила ему на нос пятно помады и, прежде чем исчезнуть, одарила напоследок пленительным шуршанием шелка, которое так вскружило ему голову в начале вечера.
Грохот входной двери, со всего размаху захлопнутой Билли, сотряс весь дом. "Билли и Дото, друзья, полученные за Дианой в приданое", - с горечью подумал Лежанвье. Свидетели на их свадьбе, свидетели их личной жизни. Внимательные, преданные, назойливые, маячат перед глазами с утра до ночи приживалы, да и только.
Нарастающее с каждой секундой сердитое урчанье, рев отрывающегося от земли самолета: Эжени, новая "тачка" Билли, полетела к Жавелю...
Вернер Лежанвье снова открыл красную тетрадку, принялся ее рассеянно перелистывать. Чтобы убить время. А может, и для того, чтобы красная тетрадка, это снисходительное зеркало, отразила ему образ вечно молодого Лежанвье.
""Tabloids" - американские бульварные листки, специализирующиеся на светском шантаже.
"Аи Сарай! Пар Жибор!" -так кричат колдуны, вызывая демона.