Приговоренный умирает в пять

Стиман Станислас-Андре

Лежанвье слушал, нахмурив брови: его собеседник никак не мог закруглиться.

– Благодарю вас, мой юный друг, для своего возраста вы не так уж неумело лжете!
– сухо заключил адвокат и положил трубку.

– Что сказал Фабрис?
– снова спросила Диана. Лежанвье пожал плечами:

– Сказал, что привез Жоэллу сюда в обычное время, к полуночи, но он явно обеспечивал ей алиби. Обычная круговая порука молодых... Совершенно очевидно, что сегодня Жоэлла была не у Оранжей.

– А где же?

– Я бы и сам хотел это знать.

Лежанвье не любил

Жоэллу, которая нисколько не походила на него - как, впрочем, и на Франсье. Тем не менее он гордился тем, что дал ей хорошее воспитание, не скупился ни на ласку, ни на нравоучения, как в доброе старое время. Когда она увлекалась танцами, он оплачивал ей учителя. Когда она охладела к танцам, он принялся водить ее по музеям, а когда ею овладела страсть к живописи, он оплатил ей долгое пребывание во Флоренции и в Риме. Когда она покончила с Италией - и с живописью, - он начал бывать с ней в "Комеди Франсез", в концертном зале "Плейель", в знаменитых кафе на площади Сен-Жермен-де-Пре, позволяя ей веселиться до изнеможения. Само собой разумеется, до его, Вернера, изнеможения. Такой же старомодный отец, как Филибер Оранж, он не отказывал дочери ни в чем, кроме ночных пирушек, но сейчас, на пороге своего восемнаддатиле-тия, Жоэлла, похоже, решила разрушить стены темницы...

– Говорила же я, что эта маленькая негодница водит вас за нос!
– с неожиданной злобой воскликнула Диана, призывая Билли Гамбурга в свидетели.
– И вот результат вашего либерального воспитания! В кои-то веки возвращаемся домой в. три часа ночи, и вам приходится звонить посторонним людям, чтобы узнать, куда запропастилась ваша дочь!

Диана отвечала Жоэлле такой же неприязнью, но уж это в объяснениях не нуждалось. Жоэлла находила Диану некрасивой и вульгарной, как и всех женщин, окружавших ее отца; чтобы Жоэлла, которая была если не красивее, то, во всяком случае, моложе Дианы, не устроила на свадьбе скандал, ее пришлось отправить в Савойю, к дальним (как в прямом, так и в переносном смысле) родственникам.

– Без четверти четыре!
– кисло заметила Диана.
– Не - мне вам советовать, дорогой мэтр, но, будь Жоэлла моей дочерью, я обратилась бы в полицию...

Лежанвье пребывал в нерешительности. Сердце колотилось у самого горла.

– Выпейте глоток, дорогой мэтр!
– вмешался Билли - он еще был здесь.
– И позвоните... Лапушка права...

Лапушка?.. Правда, Билли Гамбург называл так всех женщин, но все же момент для подобной фамильярности, как показалось Вернеру Лежанвье, был выбран неудачно. Позволил бы он себе когда-нибудь назвать "лапушкой" Дото?..

– Алло!
– нетерпеливо выкрикнул адвокат в трубку.
– Алло!

– Уголовная полиция, - отозвался равнодушный, но властныи голос.

Лежанвье положил трубку на рычаг. Он вдруг понял, с кем ушла Жоэлла, и счел, что блюстителям порядка это знать совершенно необязательно.

Пять часов утра.

Билли Гамбург наконец убрался - после слезливого звонка Дото. Диана с сожалением поднялась в свою комнату.

У дома с визгом затормозил

автомобиль и укатил прежде, чем в замочной скважине звякнул ключ. Тихонько отворилась и затворилась входная дверь, и по плиточному полу вестибюля бесшумно заскользили мягкие мокасины.

На пороге своего кабинета показался Вернер Лежанвье - он успел облачиться в тонкий домашний халат, который только подчеркивал его тучность.

– Жоэлла!

Девушка, которая поднялась уже до середины лестничного пролета, удивленно обернулась.

– Привет, В. Л.!

– Мне нужно с тобой поговорить.

– В такое время? А завтра нельзя?

– К сожалению, нет.

– Ну, давай, - вздохнула Жоэлла.

Адвоката, как всегда, покоробил наряд дочери - короткое пальто с капюшоном и джинсы, - делавший ее этаким неудавшимся мальчишкой.

– Где ты была?

– Какая разница?

– Я спрашиваю: где ты была?

– В "Розовой розе" - это тебе что-нибудь говорит?

– Рок-н-ролльное кабаре?

– Да, самое модное.

– И... кто же привез тебя домой?

Жоэлла подошла к креслу, плюхнулась в него, повернула колпак торшера, чтобы свет не падал прямо на нее, закинула ногу на ногу и закурила вытащенную из кармана измятую сигарету.

– Допрос третьей степени, В. Л.? В таком случае я буду говорить только в присутствии своего адвоката!

Лежанвье, который стоял за письменным столом, упираясь в него ладонями, с большим трудом сдержался.

– До сих пор я, кажется, не злоупотреблял своими отцовскими правами, - сказал он, взвешивая каждое слово.
– Beроятно, я даже грешил излишней снисходительностью, о чем свидетельствует твоя развязность. Мне не хотелось бы прибегать к крайним мерам.

– Узнаю голос Дианы, - ответила Жоэлла.
– Ради бога, В. Л., не надо проповедей, ты не на публике!
– Она нервно затушила сигарету.
– Ты хочешь знать, с кем я была? Изволь, я скажу. С мужчиной. Или тебе еще подавай, как его зовут?

– Вот именно, - отрезал Лежанвье.
– Мы с Дианой были уверены, что ты у Оранжей. Ты обманула нас...
– добавил он для полной ясности.

Жоэлла замотала своим "конским хвостом":

– Я протестую! Все получилось неумышленно... Я действительно договорилась встретиться с Жессикой. Но, когда я собиралась к ней, пришел Тони и забрал меня.

– Тони?

– Тони Лазарь.

Хоть Вернер Лежанвье и ожидал услышать это имя, впечатление у него все равно было такое, будто его ударили в солнечное сплетение.

– Так, значит, ты не в первый раз встречалась с этим человеком?

– Да нет... В пятый или в шестой... В общем, всякий раз, когда он приходил сюда...

– И ты пошла с ним по первому его зову?

– В моих глазах он обладает одним неоспоримым преимуществом.

– Каким же?

– Несправедливо обвиненный, он был оправдан твоими усилиями.

Отыскав платок, Лежанвье приложил его к вспотевшему лбу.

– Он ухаживает за тобой?

– В наше время никто уже ни за кем не ухаживает.