Приказано поступать по совести
Шрифт:
Война, геноцид, боль и истребление не смогли сломить народ России. Более того, они сделали его сильнее. И теперь, вопреки громогласным возгласам о том, что России уже и не существует, русский народ вернулся тогда, когда человечество нуждалось в его слове. Когда Западный мир сгнил в своём лицемерии и лжи, когда западное общество разлагалось от отсутствия нравственности и тотального человеческого безразличия, когда разобщённость стала обычным состоянием человечества, великий русский народ вернулся не просто, чтобы ухватить свой кусок пирога, но чтобы сделать заявку на новый мировой порядок. Мир медленно умирает от множества социальных болезней, и в столь трудный для человечества час, Россия вернулась, чтобы излечить его.
Глава 30
25 декабря 2025 года.
Я стоял в темноте тамбура, мешкаясь. Свет не горел - электричества не было. В чуть подрагивавшей руке был ключ, коим нужно было отворить входную дверь в квартиру. Но я медлил, до последнего не хотел вставлять ключ в замочную скважину. Моя квартира, которой я не видел с того злополучного дня, когда я в последний раз покинул дом, была последним осколком того старого мира, той прошлой жизни, когда я ещё не знал, что такое война. Когда ещё не увидел тех ужасов, что изменили меня навсегда. Когда ещё были живы пацаны. Я не хотел касаться этой крупицы, ибо знал, что стоит мне войти вовнутрь, как прошлая моя жизнь окончательно исчезнет. И ничего больше не останется. Только боль и пустота.
Но я не мог вечно простоять в тесном тамбуре. Собрав волю в кулак, я вставил ключ в замочную скважину и, провернув его два раза, отворил дверь квартиры. Я медленно вошёл вовнутрь.
Внутри квартиры не изменилось ровным счётом ничего. Сама девятиэтажка была нетронута боями: даже стёкла не повылетали. Квартира была заперта всё это время, а значит, рука мародёров не смогла дотронуться до последней крупицы моей прошлой жизни. Всё было на своих местах. Солнечные лучи обрамляли мебель, в раковине постукивали капельки воды, падавшие из крана. На кухне, посреди стола, неизменно стояла вазочка с конфетами. Дверь на балкон была открыта. Дверь в мою комнату была распахнута, на спинке стула висела сложенная в кучу поношенная одежда, на письменном столе царил форменный бардак, кровать была не застелена, на подоконнике лежала стопка книжек различной толщины. Всё было также, как раньше.
Из-за моей спины возникла Полина, без слов посмотревшая на меня. Но я её уже не замечал. Несколько минут я лишь бесцельно бродил по квартире, рассматривая то, на что буквально два дня назад не обращал никакого внимания. Старый диван. Грязный стол. Пыльный ящик системного блока. Скрипящая дверь. Гора грязной одежды. Стопка мятых книжек. Раньше это были просто вещи. Теперь же это память о старом мире. О мире, которого больше нет.
Зайдя в свою комнату, я молча окинул взглядом то небольшое пространство, на некоторое время ставшее безжизненным. И в этот момент силы меня покинули. Я плюхнулся на кровать, закрыв лицо руками. Я не чувствовал ничего. Я словно бы умер. Странное чувство - вот он я, вроде бы живой, здоровый, целый и невредимый. Но внутри меня - звенящая пустота, из-за чего в мою головы закрадываются сомнения по поводу того, действительно ли я существую. Ведь у меня ничего не осталось. Всё, что было частью меня, погибло в этой проклятой войне.
Вдруг, я почувствовал, как рядом со мной на кровать опустилась Полина. Не произнеся не слова, она лишь молча положила мою голову себе на колени, после чего начала гладить мои волосы. Я же, словно маленький ребёнок, пытающийся ухватиться за нежную и ласковую ладонь матери, взял её тоненькую и хрупкую ручку в свои большие ладони. И этот этого сердце забилось чаще, а по телу разлилось приятное тепло. Хочу, чтобы так было вечно...
Шли дни. В город прибывало всё больше и больше солдат, а вместе с ними прибывали
Мы выжили, но на этом трудности не закончились. Пусть мы и выжили, но жизнь изменилась и отныне моей обязанностью и долгом было обустроить эту самую жизнь. И не только свою, но и жизнь Полины. Центр города был разрушен боями, и дом Полины постигла печальная участь. Её отец бесследно пропал. Возможно, он бросил свою дочь и удрал куда подальше. Ей было некуда идти, а посему я был её последней опорой и надеждой. Я решил не медлить и сразу же направился во временную администрацию, расположившуюся в здании районного управления.
В первые дни после освобождения города военные проводили перепись населения. На стенах внутри здания районного управления висели, казалось, бесконечные списки погибших и пропавших без вести. Тысячи, десятки тысяч имён и фамилий, написанных кривым почерком от руки. Вокруг этих табличек толпились люди, пытавшиеся найти в этих списках имена своих родных и близких. Только я увидел висящие на стенах листки, как тут же позабыл обо всём. Цель была лишь одна - узнать хоть что-то.
Папа погиб. Как позже я узнал со слов одного из российских офицеров, полученные в бою ранения убили его за несколько минут до подхода сил армии России к аэропорту. Костя числился пропавшим без вести. Никто не знал, что с ним стало, а потому оставалось надеяться лишь на то, что он сумел покинуть республику. В этих же бесконечных столбцах я отыскал фамилии почти всех парней, с кем когда-то состоял в одном спортивном клубе. Почти все они числились погибшими. Несколько человек были записаны в пропавших без вести. И только считанных имён в списке не было. Имени Евы в списке не оказалось, и это дало мне призрачную надежду. Надежду на то, что сестрёнка жива. Мне нужно было знать наверняка.
Я поспешил к ближайшему дежурному бойцу и попросил его отвести меня к старшему офицеру. В начале он вопросительно посмотрел на меня, сдерживаясь от того, чтобы послать меня куда подальше, однако предъявленный паспорт и написанная в нём фамилия в корне изменили его отношение ко мне. Уже через пару минут я стоял в хорошо освещённом, просторном кабинете, в котором не было почти ничего, кроме письменного стола с бесчисленным множеством бумаг, рации и ноутбука.
Дежурный наскоро объяснил офицеру, что я сын полковника Белозёрова. Невысокий седой мужчина с усталым взглядом окинул меня серьёзным и суровым взглядом, после чего попросил бойца покинуть кабинет. Мы остались вдвоём.
– Так ты сын того самого полковника Белозёрова?
– словно бы безучастно спросил он.
– Так точно.
– сухо ответил я.
– Твой отец - герой, сынок. Благодаря нему всё сложилось в нашу пользу. Он сотворил бесценный подвиг!
– Знаю...
– Как тебя звать, парень?
– спросил майор, наконец отвлёкшийся от экрана ноутбука.
– Андрей.
– Хорошо. Я - Майор Антонов, но ты меня можешь звать Юрий Григорьевич.
– он улыбнулся той самой отцовской улыбкой, полной заботы.
– Юрий Григорьевич, - наконец обратился к нему я после долгой паузы, - имени моей сестры, Евы Белозёровой, нет в списках погибших и пропавших без вести. Скажите, она жива?
Надежда до последнего теплилась внутри меня, однако, увидев, как помрачнел майор, я понял, что жизнь оказалась беспощадна даже к столь доброй, чистой и наивной девушке, как Ева.
– Ты точно хочешь это увидеть?
– сухим, тяжёлым голосом спросил он.
– Да.
– не думая, ответил я.
Он показал мне ту самую видеозапись. Меня не хватило даже на минуту, ибо я и так знал, что было дальше. В горле встал ком, я был не в силах выдавить из себя ни единого слова. Губы задрожали.