Приключения елочных игрушек
Шрифт:
— Такой момент был у меня особенный: прямо так само собою и потянуло к земле, будто кто в шею пихнул. Упал я на колени и вдруг — чую: жар сухой, парной.
«Врет, как охотник», — сказал бы я, если бы сам не был охотником.
СЕРЫЙ ДЕНЕК
Прежде чем возгорится своими яркими красками март, немало выпадет метельных дней, сырых туманных оттепелей и тех особых резких перемен погоды, которые бывают на грани зимы и весны.
Ночью с воющим ветром неслась за окном
День был воскресный. По дороге с рынка зашел ко мне сторож речного затона Малинин, крест-накрест, как матрос пулеметными лентами, перевитый связками бубликов, и сказал, что у них на дровяном складе поселилась лиса и этой метельной ночью порезала его подсадных уток.
— От меня она, как мокрое мыло, уходит, а вдвоем мы должны ее взять, — говорил он и заглядывал мне в глаза и клал руку на коленку, хотя я и не думал отказываться: так хотелось ему отомстить за уток.
Я позвал с нами Алешу, и мы вышли. Теплой влагой был насыщен воздух, но снег в сугробах был еще сух и бел, и только затоптанные дороги уже подавались под ногой, как губка, да мочальная веревочка, на которую были нанизаны малининские бублики, вдруг крепко запахла мокрой рогожей.
Везение, видимо, решило сопутствовать нам с первых шагов. Как только мы подошли к затону, так сразу же прямо от сторожки и увидели матерую лисицу, которая мышковала на противоположном берегу. Место было открытое, и красноватая, поблескивающая шкура зверя отчетливо выделялась на чистом снегу.
— Не взять нам ее на этой лысине, — с досадой сказал Малинин. — Идите-ка вы с Лексеем в обход по льду, под самым берегом вон до тех кустов, и затаитесь тише зайцев, а я быстренько снаряжусь, и буду гнать ее на себя.
Кустарник был реденький. Мы почти с головой закопались в снег, присыпав им шапки, плечи и те места, которые особенно выступают, когда лежишь на животе.
Нам хорошо было видно, как хитро подбирается Малинин к лисе: не лезет прямиком, а движется наподобие челнока, чтобы лиса не бросилась в сторону, а пошла прямо на мое ружье.
Но лиса вовсе никуда не шла. Она сидела и, казалось, с недоумением и любопытством смотрела на Малинина, подпуская его на верный выстрел. И вот по какой-то особенной напряженности всей фигуры охотника я понял, что сейчас он вскинет ружье, прижатое для пущей маскировки к боку и бедру стволом вниз.
— Сейчас ударит, — с дрожью в голосе сказал Алеша. — Ах, только бы не промах!
— У Малинина не бывает, — прошептал я.
И в этот же момент лиса с возмутительным спокойствием отвернулась от охотника и побежала в сторону от нас и от Малинина к высокой железнодорожной насыпи, с каждой секундой уходя из-под выстрела.
Потеряв самообладание, Малинин бросился за ней, взрывая лыжами снег. Но куда там! Лиса длинными стелющимися прыжками уже взбиралась вверх по насыпи. Сейчас она махнет через нее, а там — беспредельные
— Ушла! Ушла!.. — кричал Алеша срывающимся голосом и топал в отчаянии ногами.
Но каких неожиданностей не бывает на охоте! У самой вершины насыпи, где снег намело козырьком, лиса сделала последний прыжок и вдруг сорвалась вниз вместе с огромным пластом снега. Где-то там, на самой грани с насыпью, под слоем угольной пыли, он успел подтаять в этот день первой оттепели, оторвался под тяжестью лисы и вместе с ней медленно пополз по склону.
До нас донесся слабый хлопок выстрела. Лиса подпрыгнула и, обгоняя снежную лавину, эдаким огненным шаром, эдаким маленьким солнцем, озаряющим для нас серый зимний денек, покатилась вниз.
РУЖЬЕ
(Рассказ Алеши Серебрякова)
Неширокая извилистая река Уводь протекает в нескольких километрах от нашего города. На своем течении она образует множество рукавов, заводей и стариц. Между ними лежат заболоченные, поросшие кустами острова. На них-то и направились мы по уткам.
Солнце уже низко висело над дальним лесом, когда мы въехали в деревню на берегу Уводи и остановились возле избы-пятистенки, крашеной суриком.
На крыльцо вышел высокий лысоватый человек в майке и сказал:
— Здорово, Константиныч! А я думал, не приедешь. Ну, что же? Пойдем, помучаемся, или до завтра повременим?
— Смотри, Иван Павлович, — уклончиво ответил дядя Сережа. — Есть ли толк?
— Толк-то есть… — неопределенно сказал Иван Павлович.
— Можно, конечно, попробовать…
«Ну что они тянут!» — в нетерпеливом азарте думал я.
Поговорив в таком духе еще минут пять, охотники решили «ткнуться» в одно болотце.
Пока мы ставили в сени велосипеды, Иван Павлович оделся, взял ружье и патронташ.
Деревня стояла на высоком косогоре, по нему вниз к реке сбегали узкие тропки. По одной из них мы спустились к причалу и сняли с прикола легкий ботничок. За весла взялся Иван Павлович. Должно быть, он знал в совершенстве этот запутанный лабиринт протоков и стариц, потому что вел ботничок очень уверенно и при этом оживленно разговаривал с дядей Сережей.
Ботничок плыл, как по коридорам, среди высоких камышей. Над нами стремительно пронеслись две чирковые уточки.
Я схватился за ружье, сильно качнув ботничок.
— Ни разу еще, Митька, не топил ружье? — спокойно и насмешливо спросил Иван Павлович.
Меня звали не Митькой, но эти слова явно относились ко мне. Я смутился и прошептал «нет», глупо улыбнувшись при этом.
— Первый раз едет, — сказал дядя Сережа, очевидно, призывая Ивана Павловича к снисходительности.
Было тихо, как перед дождем. Можно было слышать гудение одинокого комара или звон упавшей с весла капли.
Наконец Иван Павлович подогнал ботничок к кочковатому берегу.