Приключения елочных игрушек
Шрифт:
Пришлось заночевать на берегу. На небе не было ни звездочки. Огромные сосны угрюмо шумели в темной вышине, и внизу лес был полон неведомых шорохов. Днем такой открытый, пронизанный солнцем, щедрый на красоту, ночью лес вдруг становится мрачным и враждебным. В каждом нечаянном шорохе словно бы слышится предостерегающий шепот: «уйди…» И непонятный страх перед этим заговором леса и ночи гонит человека на огонь, к жилью, к людям…
А куда было уйти нам, если кругом — вода, и казалось, что сидели мы на острове. И главное — место-то чудилось совершенно незнакомым. Страшно было за
— Куда это мы заехали? — тихо спросил Алеша.
Вместе — так страху меньше — мы пошли в темноту за дровами. И вдруг в той стороне, где осталась лодка, раздался ужасный, как нам показалось, грохот. Я схватил Алешу за руку, и мы помчались к лодке. Но там было все спокойно; лодка, привязанная к дереву, чуть-чуть покачивалась на волнах. Но вот набежала волна порезвей, и опять раздался тот же грохот! Оказалось, что ружье мое, оставленное в лодке, съезжало по ее железному борту и грохотало на весь лес.
Смущенные, мы опять отправились на поиски дров, но страх не проходил. Сосны шумели, перешептывались. И сквозь их шепот мы вдруг услышали отчетливые шаги по палому прошлогоднему листу. Ближе… ближе… Мы замерли на месте, прислушались. Кто-то остановился за кустами, выжидал… Ну кто же покажется из темноты, кто? Но — нет, повернул, шаги стали удаляться и замерли в глубине леса.
— Вот проклятое место, — бормочет Алеша. — Давайте уж спать без костра. Ночь теплая.
Мы заснули на несколько часов беспокойным, прерывистым сном, а когда проснулись, рассвет прогнал все наши страхи. Ветер утих, молчали сосны, жидкий синеватый свет пронизал лес, и в нем плавали пласты тумана. Увидели, что и место-то знакомое, только подъехали к нему с другой стороны. Сообразили теперь, чьи шаги слышали ночью. Наверно, барсучишка или заяц трусливый. В ночной тишине его шаги по сухому листу показались нам тяжелой поступью неведомого существа.
Долго потом мы смеялись над нашими напрасными страхами.
ПРОСТОРНЫЙ ДЕНЬ
Бакенщик Зосима Павлович обувался в лапти, но не потому, что сапог не было, а — ноги болели. Свою землянку на берегу Клязьмы он сложил из толстых сосновых бревен в два наката — на сто лет. В землянке у него чисто, пахнет сосной и сухой землей. Топит ее Зосима Павлович только весной и осенью, а летом варит обед на кирпичном очажке поодаль от землянки. На зиму он перебирается в город к сыну.
Однажды Зосима Павлович целый день трудился по своему хозяйству — выдалбливал из толстого осинового бревна ботничок, плел новую сеть, красил бакены, выложил камнем светлый родник, успел даже сбегать в ближний лесок за груздями. А вечером, сидя на опрокинутой лодке и покуривая, сказал:
— Вот какой нынче день просторный.
— Длинный? — переспросил Алеша.
— Да уж не длинный: заосенело, какой об эту пору длинный?
— А как же — просторный?
— Сделал я много, вот и просторный.
«Значит, — подумал я, — и короткий зимний день можно сделать „просторным“, если не сидеть сложа руки».
ЧТО ЧУЕТ СОБАКА?
Много
Все это есть у хорошего охотника. Но чего нет даже у самого хорошего охотника, так это носа. Нос, конечно, есть, да толку в нем мало. Это — самый примитивный и совершенно бесполезный на охоте нос. Он даже может чихнуть в самое неподходящее время. Им нельзя причуять дичь, спрятавшуюся в кустах или траве и недосягаемую для глаз. С помощью такого носа не пойдешь по невидимому летом и осенью следу.
Но человек на выдумки хитер. Он нашел такой «нос» в природе, приручил его, воспитал надлежащим образом и стал брать себе в помощники на охоту. Этот замечательный «нос» — собака.
Она может уловить запах дичи на большом расстоянии, может разобраться в самых запутанных следах…
Но был такой однажды смешной случай, когда роль этого «носа» решил взять на себя один маленький человек. Звали его Алеша Серебряков…
Я взял его с собой на тетеревов.
Все утро прошло в напрасных поисках, мы сильно устали, и собака моя, английский сеттер Лора, тоже вымоталась. Солнце поднялось высоко, пора было возвращаться. Августовский полдень накалил воздух; казалось, листья блекнут на кустах; от каждого водоемчика поднимался пар.
Алеша едва плелся за мной, очень недовольный тем, что ему не удалось увидеть, как вылетает из-под собаки дичь.
Уставшая, разморенная жарой Лора трусила рядом, вывалив побелевший язык. Вдруг, уткнувшись носом в траву, она закружилась по поляне, окаймленной с трех сторон редкими кустами. «Что-то есть!» Я сдернул с плеча ружье. Лора продолжала нервно кружить — в нагретой солнцем, сухой траве ей трудно было уловить тонкий запах дичи. Вот она замерла на секунду в стойке, но потом снова, сильно потягивая носом, забегала по поляне.
Краем глаза я видел Алешу. Так велико было его напряжение, что он тоже застыл, словно в стойке.
Я понимал его состояние: целое утро напрасных поисков, и вдруг — удача! — собака повела по дичи. В этот момент хочется помочь ей всеми силами. А она кружит все быстрее, все нервознее, и кажется, что не найдет, потеряет… И Алеша не выдержал этого напряжения. В неодолимом порыве помочь собаке он упал на колени, уткнулся обожженным на солнце носом в траву и стал яростно внюхиваться. В это время Лора рядом с ним сделала стойку, осторожно переступила два раза, и прямо из-под носа у нее с треском выдрался из куста одинокий тетерев-черныш.
Случилось так, что Алеша пропустил все: как вылетает дичь, как дробь выбивает из нее пух и перо и как шлепается она о землю.
Когда я заметил ему это, он с достоинством сказал:
— Зато я узнал, что чует собака.
— Что же? — полюбопытствовал я.
— Такой жар сухой, парной.
Я знал, что таким жарким запахом дышит нагретая солнцем земля, и сказал об этом Алеше. Пусть понюхает там, где тетеревов нет, и убедится в этом сам. Но он остался при своем и потом хвастался мальчишкам во дворе: