Приключения Филиппа в его странствованиях по свету
Шрифт:
Маленькая Шарлотта въ письмахъ къ своимъ друзьямъ въ Лондонъ, кротко жаловалась на наклонность Филиппа къ ревности.
«Не-уже-ли онъ думаетъ, что я, зная его, могу думать объ этихъ противныхъ людяхъ? спрашивала она. «Я совсмъ не понимаю, что бормочетъ мистеръ Кдэнси, и уметъ ли кто читать стихи такъ, какъ Филиппъ? A нмецкій баронъ — который даже не называетъ себя барономъ, это мама непремнно хочетъ такъ его называть — такъ грязно одвается и такъ пахнетъ сигарами, что я не люблю подходить къ нему. Филиппъ тоже куритъ, но его сигары имютъ пріятный запахъ. Ахъ, милый другь! какъ можетъ онъ думать, что такихъ людей можно поставить съ нимъ наравн! Онъ такъ сердится и бранитъ этихъ бдныхъ ладей, когда приходитъ вечеромъ! Характеръ у него такой горячій! Скажите ему словечко — осторожно и кротко, знаете — за нжно привязанную и счастливйшую — только
«ШАРЛОТТА БЕЙНИСЪ.»
Я могу вообразить, какъ Филиппъ разыгрывалъ роль Отелло, и его бдную юную Дездемону не мало пугалъ его мрачный нравъ. Т ощущенія, какія Филиппъ чувствовалъ сильно, онъ выражалъ громогласно. Корреспондентка Шарлотты, по обыкновенію, старалась смягчить эти маленькія непріятности.
«Женщинамъ нравится ревность, говорила она. «Это немножко скучно, но это всегда комплиментъ. Нкоторые мужья такъ высоко думаютъ о себ, что они не удостоиваютъ ревновать.»
— Да, и я говорю, женщины предпочитаютъ имть мужьями тирановъ. Он думаютъ, что ревность значитъ вниманіе.
— Ужь не лучше ли теб купить плеть, моя милая, и подарить её мн съ поклономъ и съ комплиментомъ и кроткою просьбою прибить ею тебя!
— Подарить теб плеть! экой простякъ, говоритъ лэди, которая поощряетъ выговоры въ другихъ мужьяхъ, а своему не позволяетъ сказать себ слова.
Оба спорившіе сантиментально желали брака этого молодого человка съ этой молодой женщиной. Сердце Шарлотты такъ стремилось къ этому замужству, что, мы думали, оно непремнно разобьётся, если обманется въ ожиданіи, а поведеніе ея матери вамъ казалось, судя по тому, что мы звали о характеръ этой женщины, подавало серьёзную причину къ опасенію. Если бы представилась боле выгодная партія, мы боялись, что мистриссъ Бэйнисъ броситъ бднаго Филиппа, а онъ, естественно, поссорился бы съ нею и въ этой ссор у него могли бы вырваться выраженія смертельно оскорбительныя. Первый пылъ признательности къ спасителю генерала Бэйниса могъ пройти и эта мать могла сказать себ: «я не могу допустить мою дочь выйти за нищаго». Для низкаго поступка можно придумать прекрасную и нравственную причину. Я дрожалъ за любовь бднаго Филиппа, за надежды Шарлотты, когда эти предположенія мелькали въ голов моей. Оставалась надежда на честь и признательность генерала Бэйниса. Онъ не броситъ своего молодого друга и благодтеля. Но генералъ Бэйнисъ былъ храбрый воинъ, но и Джонъ Молборо былъ храбрый воинъ, однако оба боялись своихъ жонъ.
Намъ извстно, кто уговорилъ генерала Бэйниса перехать въ Парижъ. Когда Бэйнисы пріхали, Бёнчи встртили ихъ на лстниц. Оба старика служили большимъ утшеніемъ другъ другу; они вмст отправлялись къ Галиньяни каждый день, вмст читали тамъ газеты. Но въ достопамятной ссор за пятьсотъ франковъ мистриссъ Бёнчъ приняла сторону мистриссъ Больдеро.
— Элиза Бейнисъ слишкомъ съ ней жестока. Можно ли оскорблять её при ея несчастныхъ дочеряхъ? Эта женщина противная, пошлая, хитрая — я всегда такъ говорила. Но давать ей пощочины при ея дочеряхъ — это стыдно Элиз!
— Душа моя, ты лучше скажи это ей самой! замтилъ Бёнчъ сухо: — но только, пожалуйста, не при мн!
И вотъ въ одинъ день, когда оба старые офицера возвратились съ прогулки, мистриссъ Бёнчъ сообщила полковнику, что она отдлала Элизу; а мистриссъ Бэйнисъ съ разгорвшимся лицомъ разсказала генералу, что она поссорилась съ мистриссъ Бёнчъ и она ршила, что это въ послдній разъ.
— По-крайней-мр до насъ это не распространится, Бэйнисъ, мой милый! говорилъ своему другу полковникъ, который былъ сангвиническаго темперамента.
— Не будьте слишкомъ уврены въ этомъ, не будьте слишкомъ уврены! отвчалъ со вздохомъ другой ветеранъ, который былъ боле наклоненъ къ унылому расположенію духа, когда, посл свалки за завтракомъ, въ которой свирпо бились амазонки, оба старые воина отправились къ Галиньяни.
Къ роднымъ Шарлотты Филиппъ былъ почтителенъ по долгу, а можетъ быть и по чувству интереса. Особенно до женитьбы мущины очень ласковы къ родственникамъ возлюбленнаго предмета. Они говорятъ комплименты мамаш, слушаютъ старыя исторіи папаши и хохочутъ; они приносятъ подарки малюткамъ. Филиппъ ласково обходится съ юными Бэйнисами; онъ водилъ мальчикомъ къ Франкони и поддлывался, какъ умлъ къ разговору стариковъ. Онъ любилъ генерала, простого и достойнаго старика, и имлъ, какъ мы говорили, сердечное сочувствіе и уваженіе къ баронесс О*, восхищался ея мужествомъ и добродушіемъ при ея многочисленныхъ непріятностяхъ. Но, какъ извстно, мистеръ Фирминъ могъ иногда бытъ очень непріятнымъ. Когда, растянувшись
— Вашъ молодой другъ что говоритъ такъ громко и носитъ сапоги со скрипомъ, иметъ очень mauvais ton, милая мистриссъ Бэйнисъ, замчала мистрисъ Больдеро своей новой пріятельниц въ первомъ пылу ихъ дружбы. — Родственникъ лорда Рингуда? Лордъ Рингудъ очень странный человкъ. Сынъ этого ужаснаго доктора Фирмина, который убжалъ обманувши всхъ? Бдный молодой человкъ! Не виноватъ онъ, что у него такой отецъ, какъ вы говорите, и это показываетъ большое великодушіе, большую доброту съ вашей стороны. Генералъ и Филиппъ Рингудъ были товарищами? Но, имя такого несчастнаго отца, какъ докторъ Фирминъ, мн кажется, мистеръ Фирминъ долженъ былъ бы быть не такъ prononc'e — какъ вы думаете? Но слышать какъ скрипятъ его сапоги, видть какъ онъ разваливается на диван и хохочетъ и говоритъ такъ громко, когда мои душечки поютъ дуэты — признаюсь, непріятно для меня. Я не привыкла къ такому monde и мои душечки также. Вы очень обязаны ему: онъ поступилъ очень благородно, говорите вы? Какъ! этотъ молодой человкъ помолвленъ съ этимъ милымъ, невиннымъ, очаровательнымъ ребёнкомъ, вашей дочерью? Моя милая мистриссъ Бэйнисъ, вы пугаете меня! Сынъ такого отца и — извините меня — человкъ съ такими манерами и безъ копейки за душою, помолвленъ съ миссъ Бэйнисъ! Боже милостивый! Этого не должно быть, этого не будетъ, моя милая мистриссъ Бэйнисъ. Я написала моему племяннику Гектору, любимому сыну Стронгитэрна и моему любимому племяннику, чтобы онъ пріхалъ сюда. Я сообщила ему, что здсь есть премилое юное созданіе, которое онъ долженъ увидать. Какъ мила была бы эта милая двушка хозяйкой въ Стронгитэрнскомъ замк? И вы хотите отдать её этому ужасному человку съ такимъ громкимъ голосомъ и въ сапогахъ со скрипомъ — о! это невозможно!
Баронесса, безъ сомннія, насказала всего хорошаго о своихъ жильцахъ другимъ своимъ жильцамъ и сама она и мистриссъ Больдеро думали, что вс генералы, возвращавшіеся изъ Индіи, были очень богаты. А мысль, что ея дочь можетъ быть баронессой Стронгитэрнъ вскружила голову мистрисъ Бэйнисъ. Когда бдный Филиппъ пришолъ въ этотъ вечеръ въ своихъ поношеныхъ сапогахъ и истёртомъ пальто, мистриссъ Бэйнисъ угрюмо приняла его. Онъ безсознательно болталъ возл своей Шарлотты, нжные глазки которой покоились на нёмъ, а щоки горли румянцемъ. Онъ болталъ; онъ громко смялись, между тмъ какъ Минна и Бренда распвали свой дуэтъ.
— Taisez-vous donc, monsieur Philippe, кричитъ баронесса, прикладывая палецъ къ губамъ.
Мистриссъ Больдеро взглянула на свою милую мистриссъ Бэйнисъ и пожала плечами. Бдный Филиппъ! смялся ли бы онъ такъ громко (и такъ грубо — я въ этомъ сознаюсь), если бы онъ зналъ что происходило въ ум этихъ женщинъ? Какъ суха была генеральша съ Филиппомъ! какъ сердита съ Шарлоттой! Бдный Филиппъ, зная, что его очаровательница во власти своей матери, держалъ себя смиренно передъ этимъ дракономъ и старался лестью умилостивить её. У ней былъ странный, сухой юморъ, она любила шутки, но Филиппъ въ тотъ вечеръ былъ какъ-то ненаходчивъ. Мистриссъ Бэйнисъ отвчала на его шутки:
— О! не-уже-ли?
Ей показалось, что кто-то изъ дтей ея плачетъ въ дтской.
— Пожалуйста поди и посмотри, Шарлотта, о чомъ плачетъ этотъ ребенокъ.
И бдная Шарлотта уходитъ, имя еще весьма смутное предчувствіе о несчастьи. Вдь мама часто бывала не въ дух, и не вс ли они привыкли къ ея брани?
А что касается полковницы Бёнчъ, то я съ сожалніемъ долженъ сказать, что Филиппъ не только не былъ ея фаворитомъ, но что она даже терпть его не могла. Я уже разсказывалъ вамъ о недостаткахъ нашего друга. Онъ говорилъ громко и рзко; онъ бывалъ часто грубъ, часто досаждалъ своимъ смхомъ, своимъ неуваженіемъ, своими ухарскими манерами. Съ тми, кого онъ любилъ, онъ былъ кротокъ какъ женщина и обращался съ ними съ чрезвычайной нжностью и съ трогательнымъ уваженіемъ. Но тмъ, къ кому онъ былъ равнодушенъ, онъ не давалъ себ ни малйшаго труда угождать. Если, напримръ, они разсказывали длинныя исторіи, онъ уходилъ или перебивалъ ихъ своими собственными замчаніями совершенно о другихъ предметахъ. Итакъ полковница Бёнчь положительно терпть не могла этого молодого человка и, мн кажется, имла на это очень хорошія причини. А полковникъ Бёнчъ говорилъ Бэйнису, подмигнувъ: