Приключения Мишки Босякова, кучера второй пожарной части
Шрифт:
— Англия, Станислав Вацлавович, не велит качать, — мрачно показал на капрала дядя Коля.
— Да какое он имеет право? — вскипел Стефанович.— Да я ему!..
И, потрясая стволом, парикмахер подлетел к английским солдатам.
— Но, но! — погрозил ему пальцем капрал.— Тихо, тихо!..
— Да как вы смеете! — горячился Стефанович. — Это же варварство!.. Или дайте возможность действовать или уходите...
Капрал, кивая на парикмахера, что-то сказал солдатам, все они засмеялись. Однако Стефановичу было не до смеха.
— Я буду жаловаться! — истерично крикнул он, замахиваясь стволом. — Я самому верховному
—
Англичанин рванул из кобуры пистолет и выстрелил. Парикмахер схватился за каску и без слов стал медленно опускаться к ногам капрала. Тот инстинктивно отпрянул назад. Кучера изо всей силы натянули вожжи, пытаясь удержать лошадей, а Фалеев, переменившись в лице, попятился к дому, крышу которого неслышно и жадно уже лизал огонь. Его хозяева, успокоенные было приездом пожарных, теперь спешно выбрасывали из окон все, что попадалось под руки.
— Горим! Спасите! — кинулась на колени перед помощником брандмейстера седая женщина. — Ради бога... Спасите!..
Капрал, оправившись от первоначального испуга, отрывисто скомандовал солдатам по-английски, и те взяли свои карабины наизготовку.
— Ребята! — раздался голос дяди Коли. — Люди, слышь, к нашей совести взывают.. Да разве мы не русские пожарные?.. Виталий, труби!..
И Ермолович затрубил. Под привычные сигналы пожарные, разматывая рукава, устремились к горящему дому, а дядя Коля и Геннадий Сидорович склонились над Стефановичем.
Толпа, молча наблюдавшая издали, вдруг не выдержала, всколыхнулась и ринулась на подмогу пожарным. Никто уже не обращал внимания на английских солдат. Капрал без фуражки, с расцарапанной щекой пытался, правда, что-то приказывать, но его подчиненные, ошарашенные таким поворотом событий, спешили укрыться в вагонах.
XXV. СТАНИСЛАВ ВАЦЛАВОВИЧ
НАШИМ ЗАКАДЫЧНЫМ ДРУГОМ СЛЫЛ
Как ни старались местные власти и штаб Сибирской армии замять эту историю, как ни расписывалась в газетах «бескорыстная помощь доблестных союзников», как ни возносилась святость контрреволюционного движения — ничего не помогло. Слухи об убийстве Стефановича английским капралом быстро распространились по уезду и всюду вызывали негодование. Парикмахер был довольно заметной фигурой, и многие старожилы помнили его чуть ли не с младенческих лет. И хотя ксендз Окра- шевский, боясь неприятностей, запретил выставлять гроб с телом Стефановича в костеле, поляки, проживающие в городе, не посчитались с запретом.
На заборах теперь каждую ночь расклеивались листовки, в которых интервентам предлагалось немедленно убираться восвояси. Усиленные патрули «голубых улан» и казачьи разъезды в поисках «сеятелей смуты» по нескольку раз в сутки прочесывали все улицы, но настоящих виновников не находили. А однажды подобную листовку какой-то неизвестный налепил прямо на стену казармы, где разместились союзники. И сделал это так ловко, что часовой, застывший у ворот с карабином, эффектно отведенным от ноги с наклоном вперед, ничего не заметил...
Когда
— Самовольничать захотели? Да я вас в бараний рог согну!.. И чтобы не считали, будто я слова на ветер пускаю, увольнительных целый месяц не ждите!.. Поняли?.. Со мной шутки плохи... Разойдись!..
Пожарные, не говоря ни слова, разошлись, но ровно через час распахнулись все ворота депо, и обоз с приспущенными флагами, без обычных трубных сигналов Ермоловича помчался к польскому костелу. Вслед в расстегнутой шинели без каски бежал Стяжкин, грозил кулаком и что-то кричал. Прохожие останавливались на тротуаре, удивленно смотрели на него и смеялись. И Мишка, оглядываясь со своей одноконной бочки, удивлялся, как это человек, которого недавно так боялись и топорники, и ствольщики, и кучера, может быть таким смешным и бессильным.
Гроб с телом Стефановича под траурные звуки органа вынесли из костела и подняли на коннолинеечный ход. На крышку гроба положили каску, топорик и бритву. Мишке казалось, что парикмахер крепко спит после тяжелого трудового дня. Лицо его почти не изменилось, только приплюснутый нос стал острее.
Похоронная процессия медленно двинулась вниз по Покровскому проспекту — в сторону католического кладбища. По бокам пожарных обозов молча шли мужчины, женщины, старики. Ребятишки же забрались к пожарным на линейки и на бочки. Рядом с Мишей сидела Люся. Юрий каким-то образом пристроился сзади.
Неожиданно с Васенцовской улицы, вздымая копытами пыль, вылетели всадники. Впереди с ощеренным ртом, шпоря гнедого жеребца, скакал штаб-ротмистр Прохор Побирский.
— Стой! — пронзительно закричал он, размахивая плетью.
Процессия остановилась. Прохор, повернувшись к «голубым уланам», что-то приказал им, и уланы, поправляя за спинами винтовки, спешились с коней и, взяв их под уздцы, перегородили проспект.
— Пожарникам немедленно вернуться в свои части,— продолжал Прохор,— остальным разойтись! — Дальше могут следовать только родственники и близкие... Дроги от гроба освободить!..
— Не вернемся... Никуда не пойдем! — раздались голоса,— Где это видано, чтобы человека похоронить не давали?..
— В дискуссию я вступать не намерен! — приподнялся на стременах штаб-ротмистр.— Через пять минут, если приказ не будет выполнен...
Брандмейстер первой части Ананьев, ехавший вместе со своим пожарным обозом, спрыгнул с линейки и подошел к Побирскому.
— Ваше благородие! — робко сказал он, прикладывая руку к каске,—Покойный Станислав Вацлавович нашим закадычным другом слыл... Если на то ваша воля, дозвольте отдать последний долг Станиславу Вацлавовичу...
— Ты, брандмейстер, в армии, — скривился Прохор, — какой чин имел?
— В армии, ваше благородие, я дослужился до фельдфебеля, — пояснил Ананьев.
— Дослужился я до фельдфебеля, — усмехнулся штаб-ротмистр. — А требование офицера выполнять не научился... Пошел вон! — и, подозвав к себе четырех улан, скомандовал: — Снимите гроб!
Но около коннолинеечного хода образовалась стена: пожарные и горожане стояли вплотную и не подпускали улан.
— Вот как, — побелел Прохор. — Ну, хорошо... Эскадрон, слушай мою команду!..