Приключения русского дебютанта
Шрифт:
Владимир стоял на трапе самолета, вдыхая европейский воздух. Рукава рубашки он опустил, спасаясь от осеннего ветра. Вирджинцы дивились отсутствию «кишки» между самолетом и понурым зеленым зданием аэропорта. Архитектурный стиль этого сооружения Владимир с ностальгией определил как позднесоциалистический; в те времена архитекторы, окончательно разделавшись с конструктивизмом, поступали просто: «Эй, у нас есть немного зеленоватого стекла и какой-никакой цемент — давайте построим аэропорт». На крыше здания громоздились большие белые
Первым столованцем, которого увидел Владимир, стал служащий, проверявший паспорта, — светловолосый, упитанный, с красивыми пшеничными усами.
— Нет, — сказал он, указав сначала на фото в паспорте, где был запечатлен Владимир-студент с пышной бородой и длинными нечесаными волосами, торчавшими из-за спины, а потом на самого Владимира, чисто выбритого и коротко стриженного. — Нет.
— Да, — ответил Владимир. Он попытался улыбнуться так же устало, как на снимке в паспорте, а затем потянул за редкие, только что прорезавшиеся волоски на подбородке, предвещавшие в близком будущем густой лес.
— Нет, — робко повторил паспортист, но штамп поставил. Без сомнения, социализму пришел конец.
Владимир снял свой чемодан с багажной карусели, и толпа американцев вынесла его в зал прибытия, где первым их встретил сверкающий банкомат «Американ Экспресс». Родители, прилетевшие навестить детей, выдергивали из рядов встречающих своих отпрысков — юных, стройных и одетых так, словно они только что ограбили знаменитый нью-йоркский бутик «Улетная Мими». Владимир пробирался сквозь материнские объятия и отцовские похлопывания по плечу к дверям, сулившим избавление от этой суеты, — лаконичная красная стрелка указывала на выход. Но и обращал внимание на окружающих — молодых американцев, встречавших своих денежных родителей. Денежных ли? По крайней мере, к среднему классу они принадлежали, эти люди в возрасте около пятидесяти, в мятых вельветовых штанах и нелепых безразмерных свитерах. А поскольку высший класс взял моду подражать в одежде среднему, то всякое может быть.
Внезапно, со скоростью самолета, падающего на землю, обстановка русифицировалась.
На улице прогремел выстрел.
Заголосило с десяток автомобильных сигнализаций.
Отряд мужчин с «Калашниковыми» у бедра быстро разделил американцев на два взволнованных стада.
Посередке развернули бутафорскую красную дорожку.
Кортеж из БМВ и бронированных «рейндж-роверов» занял оборонительную позицию.
На ветру затрепетала креповая растяжка с любопытной надписью: «ПраваИнвест — финансовый концерн № 1 приветствует дорогого Гиршкина».
И только тогда наш герой узрел наконец своего нового благодетеля.
В плотном кольце из трех подручных, облаченных в слепившие глаза нейлоновые куртки и подобранные в тон «космические» штаны, Сурок торжественно приблизился к Владимиру. Сурок оказался плотным рябым коротышкой со слегка косящими глазами и прической, призванной максимально скрыть облысение.
Мафиози положил одну
— Ты — Гиршкин.
Да, он самый.
— Ну что ж, — продолжал Сурок, — а я — Толя Рыбаков, президент «ПраваИнвеста», по кличке… — Он оглянулся на своих ближайших сотрудников, стоявших по бокам от него, — один был размером с хозяина, другой ближе к Владимиру по телосложению. Оба во все глаза пялились на гостя, не обращая на босса никакого внимания. — Наверное, отец говорил тебе, что меня еще называют Сурком.
Владимир тряс его руку, стараясь компенсировать скромный размер своей ладони энергичностью и крепостью пожатия.
— Да, да, я слыхал, — бормотал он. — Очень рад познакомиться, господин Сурок.
— Просто Сурок, — нахмурился благодетель. — У нас все по-простому, без титулов. Каждый сам знает, кто он. Вот этот, например, — Сурок указал на здоровенного мужика с маленькими татарскими глазками и морщинистой лысиной, напоминавшей поперечный срез секвойи, — наш главный оперативный разработчик, Миша Гусев.
— По прозвищу Гусь? — спросил Владимир, предполагая, что склонный к анималистическим кличкам Сурок не мог не воспользоваться такой фамилией.
— Нет, — ответил Гусев. — А у тебя кличка Еврей?
Сурок рассмеялся и погрозил Гусеву пальцем, второй же приближенный — маленький, но крепкий, с тонкими, как у ребенка, светлыми волосами и синими кобальтовыми глазами, напоминавшими воды озера Байкал, какими они были столетия назад, — покачал головой и сказал:
— Извините Гусева, он у нас убежденный антисемит.
— Да, конечно, — сказал Владимир. — У всех есть свои…
— Константин Бакутин, — представился второй помощник Сурка и протянул руку. — Называй меня Костей. Я главный по финансам. Поздравляю с победой над Службой иммиграции и натурализации. Это крепкий орешек — уж мы-то знаем, пытались его расколоть.
Владимир начал было благодарить соотечественника на самом выразительном и цветистом русском языке, на какой только был способен, но Сурок вытолкал всех наружу, где между кучками туристических автобусов и замызганными такси польского производства стоял караван БМВ. У всех машин на капоте красовался желтый логотип «ПраваИнвеста», каждая была окружена высокими парнями в лиловых пиджаках необычного покроя — нечто среднее между деловым костюмом и смокингом.
— Эти в основном столованцы, — объяснил Сурок. — Мы часто нанимаем местную рабсилу.
Он помахал своим людям, а Гусев, сунув два пальца в рот, свистнул.
С изумительной четкостью постмодернистской хореографии двенадцать поджарых столованцев одновременно распахнули дверцы двенадцати машин. Кто-то из людей Сурка забрал у Владимира багаж. Гостя усадили в БМВ. Строгий немецкий интерьер машины был зачем-то изуродован джерсовой обивкой в черно-белую зебровую полоску и мохнатыми подстаканниками.
— Тут у вас очень симпатично, — сделал комплимент Владимир. — Все, как говорят американские компьютерщики, для удобства пользователей.