Приключения техасского натуралиста

Бедичек Рой

Каждый раз, глядя на этот цветок, я вспоминаю одну птичку, совсем не яркую, не выдающуюся ни своим пением, ни красотой полета. Ничто в ней, по сути дела, не привлекает внимания, кроме ее поведения: она не бежит от человека. Голубь Инка почти вдвое меньше траурного голубя и длиннее его двоюродного брата, мексиканского земляного голубя, хотя и не такой толстый. Он редко заходит на север дальше города Уэйко и всегда живет в городе, предпочитая его открытым просторам. По земле он ходит вперевалку, если позволительно применить к такому изящному существу слово, характеризующее скорее уток, гусей и особо неуклюжих толстяков человеческой породы. Голубь Инка вместо перышек покрыт чешуйками подобно чешуйчатой куропатке. В полете под крыльями открываются

коричневато-желтые островки, а хвост оказывается белым по краям. На земле же он сизого цвета с темно-желтой подпалиной на брюшке.

Джордж Финлей Симмонс описывает распространение голубя Инка в районе города Остина: «Риджуэй, говоря об ареале расселения этой птицы, указывает на Южный Техас, однако по временам она появляется в Остине. Раньше она была почти не известна в Южном Техасе, но с постепенным продвижением на север превратилась в обычного обитателя южной и центральной частей Техаса. 23 октября 1889 года голубь Инка был сбит выстрелом в Остине: это и был первый случай его регистрации в данном районе. Зимой 1891–1892 годов наблюдатели не раз замечали его, думая, однако, что это всего лишь молодая особь западного траурного голубя (мальчишки считают так до сих пор). В 1894 году был подстрелен еще один голубь. А зимой 1896 года целая стая из тридцати голубей была замечена в городе на крыше низкого сарая, защищенная от холода стеной с одной стороны и деревом каркас — с другой. Год за годом голуби Инка продолжали появляться в Остине поздней осенью и зимой, однако в 1900 году их видели тут и летом. Первые гнезда были обнаружены в 1905 году в юго-западной и южной частях города — там, где появились первые птицы. В 1909 году голуби стали обычным явлением в городе, правда, как и раньше, они ограничивались полузасушливым юго-западным его районом. В 1910 году они начали распространяться по всему городу, пока наконец не расселились тут равномерно».

Ученые не всегда и не все могут объяснить. До 1925 года печной стриж был в Остине и его округе редкостью, теперь же это самая обычная птица. Так и голубь Инка продвигался на север в Техасе, пока его не зарегистрировали в Декейтере.

Причем, продвигаясь по штату Техас, эта кроткая птица игнорирует и Луизиану справа, и Нью-Мексико слева. Оберхольсер замечает: «Отмечены лишь отдельные случаи появления голубя Инка в Луизиане», а Флоренс Мириам Бейли обнаруживает лишь два случая наблюдения этой птицы в Нью-Мексико: один — в Силвер-Сити, и другой — в восемнадцати милях к северо-западу от Лордсбурга. Бейли отмечает также предпочтение, которое голубь Инка отдает городам — его бесполезно искать в природных условиях, ибо «это — типично городская птица». Согласно Гриннелу, Трайанду и Сторету, в Калифорнии вообще не отмечено случаев появления голубя Инка.

Любовь голубя Инка к людям заставляет углубиться в историю, чтобы понять, каким образом он стал почти ручным. Это маленькая, но определенно съедобная птица, однако если бы человек потреблял ее в качестве дичи, она бы с веками стала бояться его. Но эти голуби доверчивы, как цыплята. Частично приручить можно отдельных птиц любого вида, но здесь речь идет о целом виде, который дошел до нас почти в одомашненном состоянии. Возможно, когда-нибудь антропологи откроют, что аборигены в доисторический период либо считали голубя Инка священной птицей, либо имели по отношению к нему какое-то иное табу. Должно же быть какое-то объяснение тому, что дикая птица, прилетев в ваш дом, начинает сразу же клевать с ладони!

О голубе Инка существует много необычных историй. Вот одна из них. В 1915 году голубиная пара свила гнездо на пересечении трамвайных проводов на углу улицы Дюваль и Двадцать третьей улицы в Остине. Каждые пятнадцать минут токоприемники трамваев, движущихся строго по расписанию, поднимали в этом месте всю сеть проводов, а вместе с ними и гнездо, по крайней мере, на полметра. Сидящие в гнезде птицы выносили эти регулярные подъемы начиная с шести утра, когда проходил первый

трамвай, и вплоть до полночного трамвая, поднимавшего их на прощание перед отправкой в депо.

Перекресток был расположен рядом со входом на старый стадион «Клэрк Филд», где время от времени проводились соревнования. В дни бейсбольных матчей вводились дополнительные рейсы трамваев, и интервал между ними сокращался до пяти минут. Более того, у входа на стадион трамваи делали лишнюю остановку для высадки болельщиков, всегда шумных и возбужденных. Итак, гнезду с птицами приходилось несладко: оно поднималось токоприемником прибывшего трамвая и держалось в поднятом положении, пока высаживалась шумная толпа, и лишь потом, когда трамвай уходил, опускалось на место. Несмотря на все эти ужасы, птицам удалось в срок, к первому июня, вывести из гнезда на первую прогулку пару птенцов. Кто бы еще вынес такие беспокойные условия, шум и тряску?! Даже привыкший к человеку крапивник, я думаю, не выдержал бы.

Голубь Инка издает очень интересные звуки, монотонно повторяя их особенно в весенние утренние часы. Их не спутаешь ни с какими другими. Несколько лет тому назад со мной произошла такая история.

Однажды мне позвонила директриса инвалидного дома — как знатоку птиц. Один из ее пациентов хотел обратиться ко мне за помощью: у него началась бессонница из-за того, что он никак не мог определить, какая птица издает необыкновенные звуки у него под окном.

На следующий день я был представлен парализованному, прикованному к постели джентльмену, речь которого была почти неразборчивой из-за его недуга. Он говорил о какой-то птице, пытался изобразить ее крики. В конце концов сильно дрожащими пальцами он постарался изложить все это письменно, и из неразборчивых знаков я понял, что каждое утро, около девяти часов, он слышал голос странной птицы. «Я путешествовал по всему миру, — писал он, — но уверен, что никогда не слышал этой птицы раньше».

Я пообещал вернуться на следующее утро, и тогда он нацарапал мне на листе бумаги: «Если будет солнечно и тихо». Я сразу понял, что имею дело с прирожденным натуралистом, раз уж он заметил, что пение птицы связано с погодой.

Следующее утро выдалось солнечным, светлым и довольно теплым для двадцать второго февраля. Я сел у его постели, и скоро он поднял руку, дрожащую, как лист на ветру: «Слышите?» С большим усилием он указал на окно, я высунулся наружу и прислушался.

«Это голубь Инка».

Мой собеседник был крайне доволен.

А я на следующее же утро вернулся, притащив с собой несколько книг с описанием голубя Инка. Удивительное дело — он тут же прилетел и уселся вблизи окна, издавая свои радостные звуки прямо на наших глазах. Надо ли описывать радость моего нового знакомого!

Мы долго говорили с ним о птицах. Я заметил высушенные образцы растений в его комнате. Оказалось, раньше он был куратором ботанического отдела в крупном музее.

Вскоре потеплело, и он смог предпринимать небольшие прогулки на природе. Я испытывал большое удовольствие от бесед с ним. Он глубоко ощущал живое присутствие природы, интересовался не только ее рациональным строением, но и мистической силой, которую она пускает в ход для сокровенных целей.

Однажды росистым утром мы шли мимо лачуги, перед которой косили траву. Коса вот-вот должна была снять кустик мексиканских вечерних примул. Мой спутник с тревогой повернулся ко мне:

«Жалко, — сказал он, — когда их срезают так беспощадно. Это такие дружелюбные цветы — они подступают прямо к дверям».

Таков и голубь Инка: его тоже словно манят двери человеческого жилища.

С тех пор всегда, когда я вижу куртинку примул или слышу голубя Инка, я вспоминаю того старика, одной ногой стоящего в могиле, но все еще как в юности любящего солнце, цветы, птиц и всю живую природу.