Приключения в приличном обществе

Грим

Я и пишу. Этот триллер третьего поколения - не какой-нибудь там Дракула (первого) и не Ганнибал Лектор (второго), а нечто гораздо более ужасное, чем вам когда-либо доводилось видеть из своих углов. Вы еще в очередь выстроитесь ко мне за автографом.

Я, как вы знаете, тоже был наблюдаем, но довольно поверхностно. Налетчики, убежденные в том, что без их помощи мне отсюда не выбраться, своим присутствием не отягощали. Кроме Толика и Каплана были еще двое, о коих тоже упоминал: Пеца и Паца - мальчики со злыми глазками, слишком злые и юные, чтоб иметь совесть и честь. И слишком серьезно относящиеся к деньгам. Один был бледненький и блондин,

другой красноватый, словно Исав, рыжеволосый. По этим признакам - в пору нашего совместного служения Леопольду - мы этих дублеров и различали.

– Мне кажется, эти люди вами интересуются, - как-то открыл для себя этот факт наблюдательный Маргулис.
– И все четверо в отличной форме.

Большинство зеленых относились к ним с уважением: бандиты, мол, сочувствуют бедноте, и любого врача могут уволить или даже убить. Маргулис же старательно их избегал, не ждал от них приятного общества. Скука, утомительное безделье, сплин. Сам свихнешься в шизоидной зоне. Ничего не стоит кого-нибудь пристрелить в приступе слабоумия.

– Пишите, маркиз, пишите. Что еще нужно человеку вашего склада? Не разменивайтесь на мелочи, не спорьте с миром по пустякам. И не давайте себе скучать. Скука - синоним глупости. Запомните это простенькое высказывание. Эта мысль много места в вас не займет. Вот взгляните хотя бы на это, - сказал Маргулис, указывая на кастеляншу Наташу, щедрые формы которой превышали всякое воображение, а опись ее прелестей заняла бы главу.
– Захватывающее существо.

– Вам нравится?
– спросил я, обнаружив в нем такое вниманье.

– Интересное телосложение. Ах, маркиз. Интенсивный секс отнимает силы. Но сколько нужно энергии, чтобы похоти противостоять. К женщинам у меня инстинктивный интерес. Да вы взгляните! Мона Лиза! Монолит! Необъятные объемы! Неохватное туловище! И с довольно кривой линией. Представьте, что будет, если пустить эту плоть во всю прыть. Сколько в ней всего чересчур! И тут, и тут...

– Не показывайте на себе, - предостерег я. Это была плохая примета.

– Лично мне в женщине не нужно так много. Пускай худа, как скелет, с души не воротит - и ладно. Так каково же о ней ваше мнение?
– спросил он, хватая меня за рукав.

– Приворотливая девица, - согласился я, глядя, как оная вертится перед Поповичем.

– Она ведь не всегда вертелась, - с горечью сказал Маргулис.
– А история ее типична для большинства юных девиц. Была, что называется, сосуд добродетели, да соврачили враги. Я хотел сказать: врачи совратили. Вначале один, вы его пока не знаете, узкий специалист, ортопед. Подарки дарил, а им это нравится. Вот и уговорил добровольно отказаться от своей добродетели. Он ведь прямо при мне ее невинность украл. В гимнастическом зале. Отдалась в уголке, не обращая внимания на мое присутствие.

– Вы сами-то что там делали?

– Гимнастику. Позже он свои права на эту женщину терапевтам продал. Их двое у нас. Потом к санитарам перешла. Видите, увиваются? И что характерно, становится все пышнее.

Тут я заметил еще одного наблюдателя, прячущегося за колонной в стиле ампир. Это был молодой человек приятной наружности, лет 28-и, одетый в зеленое.

– А, это Вертер, - сказал Маргулис, заметив мой взгляд.
– Он вам тоже о ней что-нибудь расскажет. Он любит о ней поговорить. Не так ли, Вертер, дружище?

Рассказ Вертера - за вычетом множества повторений, пауз и спазм, сорных и сомнительных слов - занял небольшой уголок на моей простыне.

– Я ради секса с ней познакомился, но, визуально анализируя, никакого секса в ней не сыскал. Сначала я ее не любил, думал, что не

за что. Но позже все же нашел в ней кое-какой шарм. И чем дальше, тем больше. Дошло до того, что, боясь обаяния, я стал ее избегать. И до тех пор избегал, пока не влюбился полностью. Я, конечно, знал, как ее рассматривают врачи. Но не разлюбил из-за этого. В конце концов, рассматривать могли и с медицинской точки зрения. А тут еще скульптор косматый стал вокруг околачиваться. Так и глядит, с какого боку броситься. Венер стал с нее ваять. Из-за нее на меня накидываться. А однажды, когда она в парке гуляла, прыгнул на нее с дерева и напал, когда она срывала цветок. Но я, оказавшись рядом, нападение отразил и стал нравиться ей после этого. Вот только не доверяет она мне, думает, обману. Раз, думает, красавец, значит, подлец. Ничего, что я нервничаю?
– Лицо его исказила гримаса. Нервный, наверное, тик.
– Ах, будьте моим змием, маркиз, - внезапно взмолился он.
– Соблазните ее для меня.

Я не успел на это ничего возразить, как молодой человек вдруг исчез, испуганный грозным взглядом Маргулиса. Я заметил, что мой одноухий друг зеленым внушал уважение. Пользовался авторитетом среди них.

– Кокетливая девица, - пробурчал Маргулис.
– Нарочно одевается издевательски. Халат лопается и трещит. Пуговицы так и отскакивают. Бедняга Вертер...

– Интересные у них отношения, - сказал я.

– Да черт с ними, с их отношениями, - вдруг наскучил этой темой Маргулис.
– Пусть отношаются, как хотят.

Мы поднялись на второй этаж.

– В это время я обычно гуляю в Саду, - сообщил мне Маргулис. Мне послышалось, как уже бывало не раз, что слово Сад он произнес с большой буквы. Значит, тот Сад, что наверху, догадался я. Со времени нашего первого посещения я в том Саду не бывал. Между тем, мне казалось, что я давно знал и любил это место, хотя воспоминания о нем были довольно смутные.
– Не хотите мне составить компанию?
– спросил меня мой друг.

Мне как раз в это время хотелось побыть одному, но я согласился. Это место меня влекло.

– Пойдемте-ка с нами, Птицын, - поймал он за край синей пижамы какого-то человечка, небольшого роста, взъерошенного, в двухнедельной белесой щетине, словно в пуху.
– Будете нам двери отворять.

Птицын не выразил ни удовольствия, ни протеста, забежал вперед и стал распахивать все двери, попадавшиеся на нашем пути. Причем успевал пропускать нас вперед, закрывая без стука пройденную нами дверь, и снова забегать пред нами. При всем том он в ходьбе был не очень ловок: переваливался, и вообще, выглядел то ли нездоровым, то ли недоразвитым. Под глазом у него красовался синяк, переливался цветами радуги, словно сама Ирида украсила его им.

– Мотыгинский?
– спросил я Маргулиса.

– Да. У нас среди них много друзей. Через них осуществляем смычку с окраиной. Ты бы одежду, Птицын, сменил. А то в синей пижаме на шпиона похож.

Дверей, впрочем, на пути нашего следования было не так много, шесть или восемь, и он справился с ними без большого труда. Другое дело - отпереть лаз. С ним ему пришлось повозиться. В конце концов, ступая на спину услужливого Птицына, мы влезли наверх.

Это покажется, может быть, невероятным, но Сад не захватил меня всецело, так, как это случилось в наше первое посещение. Возможно потому, что я все теперь воспринимал иначе, с ленцой, а может и потому, что сохранившихся в памяти статуй в Саду не было. Была Венера, та, что без рук - руки, целуя их, отломали, и пальцы разбросали все, отломавши. Был насмешливый фаллический божок, безобразное божество плодородия, он же Эрос - и все.