Приключения ведьмы Мирославы

Австрийская Анна

— Да? Ох какое несчастье… Видать задремал я крепко. Сама знаешь, как в холод в сон клонит.

Это верно. Нечисть часто зимой в спячку впадает, как зверье некоторое. Русалка, кикиморы, водяной и другие водные обитатели, в первые заморозки засыпают и редкая беда их разбудить может.

Леший мороз легче переносит, но и он сутками почивать способен. Особенно когда в лесу его все ладно да складно.

— Знаю, дедушка, — согласилась я, — да только дело мое важное.

— Говори, коль пришла, что за надобность

тебя ко мне привела.

— Елочка мне нужна — красавица. Можешь ли ты ее к моему дому свести?

— А зачем тебе зеленая внучка моя?

— Праздник скоро, хочу украсить ее, чтобы глаз радовался, — честно призналась я.

— Мои елочки все, как одна, глаз радуют. Природная красота — она самая чистая и верная. Но так и быть… Поселю я рядом с твоим домом свою любимицу. Только, чур, уговор: елку не рубить и не калечить.

— Согласна!

— А если привечать деревце добром будешь, то так и останется она по соседству.

— Не сомневайся, дедушка. Гневить природу и тебя я не намерена.

— Вот и ладно… возвращайся домой, а я о деревце позабочусь.

— Спасибо! — обрадовалась я.

Путь до дома короче и быстрее оказался. На радостях я бежала, дороги не замечая.

А меня, оказывается, уже поджидали.

Староста Гудвин мерил шагами полянку перед мои порогом. Олеус в лес вглядывался. А рядом с ним Казимир нервничал. Он полы своего тулупа сминал и о чем-то другу шептал.

Стоило мне выйти из леса, как любимый тут же рядом оказался.

— Ты где пропадала, Мирославушка? — спросил он, крепко меня обнимая.

— Лешего искала, — негромко ответила я, жадно вдыхая аромат любимого мужчины. — А у вас, что тут за сборище?

Олеус не спешил отвечать. Вместо этого одаривал легкими поцелуями мои щеки, нос и лоб.

— Совсем замерзла, — бурчал мужчина. — Себя не бережешь! Поспешим в дом…

— Но… — постаралась я остановить Олеуса, который уже тащил меня в дом.

— Сначала согреешься, опосля все разговоры, — решил мой жених и велел гостям подождать, пока я буду готова принять их.

Стоило нам лишь порог дома переступить, как я оказалась в вихре заботы.

Всю холодную одежду Олеус мне помог снять. Шерстяные носки велел на домашние тапки, подбитые овчиной, заменить. Осипу Никифоровичу приказал чаю горячего мне подать и малинового варенья.

Я же сидела за столом и умилялась. Такую бурную деятельность мог только мой любимый развести, несмотря на то, что еще сам был слаб после болезни.

Только вот разве я могла уговорить мужчину лишний день на кровати поваляться? У него же дел много, и отец без него зашивается и мать от беспокойств глаз сомкнуть не может. Только Устинья на мою сторону встала. Если жених мой слишком долго и активно в деревне усердствовал, она заставляла его передышку сделать или ко мне в гости отправляла.

Олеус сначала ругался, что мы сговорились

против него, а потом даже обрадовался, что между нами дружба завязалась.

Как ни странно, но мне тоже приятно было с Устиньей общаться. Она была моей первой и единственной подругой. Веселая и добрая девушка, медленно, но верно помогала своему брату крошить твердую скорлупу, в которую я свое сердце спрятала.

— Отогрелась? — уточнила Олеус, когда с чаем и вареньем я расправилась.

— Да, — улыбнулась я.

— Отлично, — подарил мне мужчина ответную улыбку и заключил в объятия. И я бы с большим удовольствием расслабилась и нежилась в его руках. Если бы не помнила о гостях незваных.

— Олеус… А наши гости еще не превратились в статуи ледяные?

— Черт! Совсем забыл я про них…

— Зови их в дом, а я пока самовар поставлю.

Олеус накинув свой тулуп людей приглашать отправился, а я в это время домового попросила стол к чаю организовать.

— Мир дому твоему, ведьма, — с порога поклонился мне Гудвин.

— И тебе здравствовать, — ответила я. — Что привело тебя на порог мой?

— Уж и не знаю, как обратиться к тебя. Вроде и не по твоему знанию у нас проблема.

— Ты, Гудвин, не гадай, а рассказывай. В чем смогу, в том помогу!

— Это все Казимир… Она настоял, чтобы я к тебе обратился, — будто бы оправдывался староста.

— Староста Гудвин, уж если Мирослава нам не поможет, то никто… — вступился за себя друг Олеуса.

— Вот уж вторую неделю в нашей деревне чертовщина настоящая творится. Народ ко мне табуном валит, а разрешить я беду не в силах. На каждом шагу оступаюсь да ошибаюсь.

Я хмурилась, силясь понять, что же происходит в Горячево, но нить истины словить не могла.

— Да чего кругами ходить, — воскликнул Казимир, сминая шапку-ушанку в руках, — еще немного и сгинет деревня наша. Мало нам голода из-за поля несносного, так еще и эта напасть.

— Я ничего не понимаю! — воскликнула я. — Говорите яснее! Нечего мое время зазря тратить.

— Так я и говорю, — продолжил Казимир. — Вот уж седьмой день пошел, как у меня из под носа самоцветы увели.

— Как так увели? — удивилась я.

— Залезли в дом и увели. Вот ведь ироды… На последние крохи руку подняли. И ведь не только самоцветы, но и монеты украли.

— Кто же посмел?

— А вот в этом и есть беда, госпожа ведьма, — тяжко вздохнул Гудвин, — не можем мы узнать кто дома наши обворовывает.

— Дома? Значит, не только Казимира обворовали?

— Нет! Уже семь домов обворованы, — покачал головой староста, — и мой в том числе.

— Вот так дела…

— Мы, знамо дело, сначала на своих хулиганов подумали да бедняков. Праздники на носу, думали, что они потому и зло вытворяют. Но, кого не проверяли, все одно повторяют «Не виновны!».