Примерный сын
Шрифт:
– Сеньора сказала, чтобы я шла в магазин помогать тебе.
Несколько секунд ушло у меня на то, чтобы связать “сеньору” с моей матерью, которая оставалась
дома непричесанной, в халате и ночной сорочке, и в которой было мало что царственного и величественного.
– Что за сеньора? Моя мама?
Корина согласно кивнула.
– Мама сказала тебе, чтобы ты шла в магазин?
– Она сказала, что дома все чисто, а здесь ты один не справишься.
Я должен был предвидеть, что все это утреннее смирение, доброе отношение к переменам, было
простой видимостью для того, чтобы выиграть время и притупить мои волнения. Мать даже и не думала смиряться с присутствием Корины, пристально смотревшей на меня в ожидании дальнейших указаний. Я был вынужден присесть. Меня будто палкой по голове огрели, будто хор из десятков человек кричал мне “Дурак! Какой же ты придурок!”. Сидя на стуле, я ощущал панику, видя перед собой Корину, стоящую на том же самом месте, что и двадцать четыре часа назад, когда я нанимал
Мы вернулись к исходной точке: совместное проживание с пожилой женщиной, которой
необходима помощь, и которая не хочет смириться с этим. Понятное дело, что у меня была паника, оттого что все получалось в видеоигре, идущей на экране, но не в той игре, что со свойственной мне ловкостью и умением настойчиво вел я. Это была уже другая игра. Неизвестный далекий и безразличный программист вынуждал меня играть в ином темпе и, пожалуй, в другой манере, которая, естественно, была мне незнакома. Кроме того, при моих теперешних возможностях решить эту обидную несправедливость было нелегко, главным образом потому, что я был привязан к магазину. До двух часов дня я не мог закрыть лавчонку и вернуться домой, чтобы продолжить наш с мамой разговор, точнее перебранку, поскольку говорить на эту тему спокойно было крайне сложно. Я мог отправить Корину обратно домой, чтобы она взвалила на себя плохое настроение моей матери, но тогда я рисковал тем, что мама уволила бы Корину, окончательно распрощавшись с ней. Я предпочел бы иное решение. Словом, я сказал Корине:
– Хорошо, оставайся здесь. Проходи в подсобку, потом я поговорю с мамой. Мне очень жаль. Она
злилась?
– Нет. Я прибиру здесь?
– Прибирешь? Ну… если ты считаешь, что это необходимо…
Корина прошла за витрину, и я увидел, как она остановилась в закутке и поставила сумку в уголок. Мне вдруг стало стыдно, что эта женщина увидит, в каком состоянии пребывает невидимая никому часть магазина. За последние дни, что мама не занимала свой стул, как делала это всякий раз в рабочее время, наша конторка пришла в некое запустение, я мало следил за порядком. Грязные чашки и ложки скапливались в маленькую кучку, ожидая свободного времени (и моего желания) помыть их. А туалет? У меня не было ни малейшего представления, каков был туалет, однозначно одно – крышка унитаза поднята, что вечно раздражало маму и сестру. Они всегда запрещали мне держать унитаз открытым, так что наипервейшее, что я сделаю, обзаведясь собственным домом, войду в туалет, подниму крышку и оставлю ее поднятой так долго, насколько мне вздумается. Уж слишком мама и сестрица занудны по поводу этой темы.
– Где лежат вещи для уборки?
– Здесь, в туалетной, под умывальником, но если ты не хочешь...
– У тебя нет перчаток?
Перчаток у меня не было. Мама была единственной, кто занимался уборкой туалета, и я был не в курсе, пользовалась ли она резиновыми перчатками или нет. Я просто дал ей деньги, а она пошла и купила. Когда Корина отмыла жалкие метры подсобки и оставила сверкающими чашки и ложки, она снова оказалась передо мной.
– А что теперь?
Чудесным образом мне пришло в голову наклеить ценники на последний заказанный товар, чем Корина и занималась все оставшееся утро, по счастью, недолгое. Пока она наклеивала ярлычки, я занялся расчисткой офисного стола, на котором в течение последней недели медленно накапливалась почта, накладные, счета и реклама.
8. Небольшой магазин
– … Нужно много продавать, чтобы сводить концы с концами, Висенте. Тебе нужна продавщица, а она уже на контракте. Один ты не справишься.
– Мама, она плохо говорит по-испански.
Иногда мы с мамой не сходимся во взглядах, и это логично, поскольку мы с ней разные люди, но наши разногласия решаемы. Кто-нибудь из нас уступает, или она, или я. Такова совместная жизнь. Как правило, если дело касалось дома, преимущество было за мамой, поскольку мы живем в ее квартире. Если же речь шла о магазине, то тут было все наоборот, моя точка зрения могла перевесить, поскольку, мне думается, мама считала, что я неплохо веду торговлю. Последние годы не были счастливыми временами процветания для маленьких торговых предприятий, но наша лавчонка канцтоваров пока еще занимала свое место в квартале. Мы обедали – я без всякого желания, матушка, напротив, с большим воодушевлением, словно давешнее своеволие вернуло ей утерянную энергию.
– Она говорит вполне нормально, к тому же она умна и проворна, словом, достаточно подготовлена. Эти люди из стран Востока очень хорошо ко всему подготовлены.
В маме вспыхнула ее давняя симпатия к испанской компартии.
– Господи, да откуда ты знаешь? Она же не пробыла в доме и получаса! Ты разговаривала с ней?
– Не разговаривала, но знаю.
Мне пришлось прикусить язык. Да, мама не говорила с Кориной о ее биографии, о ее прежней жизни до приезда в Испанию, но ведь и я не говорил. Я знал о ней только то, о чем говорилось в написанной от руки рекламной листовке: она говорила по-английски и имела базовые знания по информатике. Я недолго раздумывал над этими
Я согласился с тем, чтобы Корина перешла из дома в магазин, решив, что это не будет помехой в намеченном мною жизненном пути. Я научился согласовывать наши действия. Я открывал магазин, и Корина оставалась там одна обслуживать клиентов первую половину дня, самую нудную и тягучую. Я в это время возвращался обратно домой, чтобы по мере необходимости помочь матери, если она это позволяла. Она милостиво разрешала. Паркер в растерянности бродил туда-сюда за нами по всему дому, что немудрено, поскольку раньше в это время он в полном одиночестве валялся на диване от сиесты до сиесты. Еще не так давно он ходил вместе с нами в магазин, пока однажды туда не ворвалась донельзя разозленная покупательница. Когда она перестала раздраженно орать на меня, то смогла объяснить, что у нее есть дочь-астматик, и что тетрадки, купленные для нее, были насквозь пропитаны эпителием Паркера. Это она так сказала – эпителием. Ее дочь страдала от аллергии, и приготовление уроков превратилось для нее в сущий кошмар, пока они не нашли причину этой самой аллергии. Мне пришлось вернуть ей деньги и нанять человека, которого она самолично посоветовала для основательной уборки. Тот отчистил весь товар, напялив маску и вооружившись потрясающего вида пылесосом, по дизайну нечто среднее между научной фантастикой и стилем ретро. Поступить иначе я не мог, в противном случае я рисковал заявлением с ее стороны об антисанитарных условиях в магазине. Тип в маске, ей-богу, был похож на охотника за привидениями, и парочка ребят, зашедших в магазин что-то купить в то время, как он орудовал там своей уникальной махиной, нашли его забавным. Да он и был забавным. Потом я выпил с ним кофе, и он поведал мне, сколько людей живет с аллергией, и со сколькими ему посчастливилось сблизиться, часто бывая у них дома или на работе. “Кожа покрывает нас, – говорил он, – но есть люди, которых она недостаточно отделяет от мира”.
Наступила пятница, и Хосе Карлос маялся от тоски и уныния, потому что его зазноба переживала спад в матримониальных отношениях. Не имея, понятное дело, ни малейшего представления о браке и семейных узах, я считал, что сей факт должен был бы обрадовать и воодушевить Хосе Карлоса, поскольку это могло ускорить окончательный разрыв Эстер с ее мужем. Однако Хосе Карлос пояснил мне, что все как раз наоборот, – едва Эстер заметила меланхоличную понурость мужа, как тут же порвала со встречами на стороне. Остаться нам у него дома и смотреть “Канал плюс”, попивая пиво, представлялось мне совершенно противоположным намеченному мною плану, и я обзвонил наших приятелей, организовав групповую вечеринку. Эти групповые выходы в свет с каждым разом становятся все труднее. Наши приятели уже все обзавелись парами, и мы с Хосе Карлосом единственные холостяки-одиночки, а женатым с хомутом на шее, точнее и не скажешь, уже не так легко найти возможность поразвлечься с другими. Тем, у кого дети, не всегда есть к кому их пристроить. И потом, у них иная, скажем так, общественная жизнь, та, которую привносят в их собственную жизнь жены – семейные обязанности, другие компании, сослуживцы и так далее. Порой это заставляет меня думать, что жизнь в маленьком городишке, и даже поселке, была бы гораздо лучше – там было бы не так одиноко. Матушка на это отвечает, что я говорю так, потому что никогда не жил в поселке. Сама она родилась в Уэске, и говорит, что не вернулась бы туда и в кандалах под дулом пистолета. Вот что мне нравится в Уэске, так это шагни чуть больше трех шагов – и ты уже за чертой городка, как актер, по рассеянности вышедший из декораций. Там ты просто встречаешься с людьми без всякой необходимости договариваться о встрече, и там полно баров, в которых всегда найдутся дружеские лица. И в магазинах тебя знают и здороваются с тобой. Однако мама находит все это угнетающим. “Там нет отдушин и лазеек, – говорит она, – все тебя видят, и все с тобой болтают”. Так что маме по душе большой город, и чем больше, тем лучше, словом, похлеще Нью-Йорка. И даже не заикайся ей о природе. Природа – сплошное неудобство: то холодно, то жарко. Да впридачу еще всякая вонючая скотина – напашешься с ней как вол и перемажешься по уши. Такова точка зрения мамы на тему природы и поселков. “Города выдумали, чтобы освободиться и затеряться, – говорит она, – и чтобы не быть крепостными во власти клочка земли”. Думаю, это свойственно ее поколению. Точно так же она не верит в модернизацию, потому что не доверяет властям. Она не верит, что муниципальные власти сделают с нашими отбросами то, что обещали. В это она верит еще меньше, чем в цивилизацию и отдельно взятого индивидуума.
– Люди в поселках опускаются, становятся ничтожными, – уверяет мама. – Посмотри на их копии в канавах.
Главное, хорошо провести эту пятницу. Мне хотелось бы, чтобы вещи изменились, и одна из тех вещей, что должны измениться, это моя общественная жизнь. Нужно обогатить ее, разнообразить, окунуться в нее поглубже. Нужно жить шире и с большей легкостью. Не подумалось ли моим друзьям, что мне необходимо было обзавестись подружкой, поскольку только с отношений в паре начинается настоящая жизнь?